Аркана

«Сумасшедшая», — скаля зубы смеялось нечто злобное едкое внутри меня. И это словно молот ударило по лёгким. Дыхание застряло в горле от боли. От слова, которое я всегда гнала от себя. То самое слово что рисовала в блокноте и зачёркивала, но никогда не произносила вслух. Оно касалось мамы. Оно убило её. Оно гнилым корнем во мне проросло, и я не желала признавать его существование.

Сейчас, когда я шла сквозь занавес мрачных деревьев без Атласа, страх ползал по коже словно сотни маленьких пауков. Он почти парализовал ноги, не хотели двигаться вперёд, мозг вопил о том, что там опасно и я не должна приближаться к дому по сотням причин, главной из которых было наказание бабушки, но я упорно шагала вперёд, видя цель, которой хотела достичь. Дверь она оказалась открытой, словно меня ждали. Новая волна страха скользкого и неприятного до ужаса била по нервам, когда я переступила порог, добровольно оказавшись на мёртвой земле, где в тени, скрывались мрачные сущности, а ветер выл голосами жертв, которых поглотил этот монстр Бакадимор.

Сглотнув в горле тугой ком, бросила взгляд на огромную столовую, в которой мы ужинали, образы вспышками закружились в голове. Тот аромат трав и горечи, похожей на полынь, закружил в голове, проник в нос, осел в гортани и давил. Кашлять хотелось. Я давилась тем жутким зловонным смардом, но проглотила и направилась к лестнице помня, как Атлас вёл меня по тихому тёмному дому. Ступени уходили высоко вверх. Половицы скрипели. Тени бегали по стенам и всё это жгучей смолой оборачивалось вокруг тела. Хотелось развернуться и сбежать. Закричать от ужаса, что таился в стенах дома. Сколько боли слёз и горечи они впитали в себя? Сколько видели убийств? Уверена, они пропитаны были кровью и криками. Болью. Агонией.

Воздух жёг лёгкие, кислотой капал и душил, когда я остановилась в коридоре напротив того портрета. В прошлый раз он вызвал во мне притяжение. Я чувствовала это, потому и застыла тогда, всматриваясь в черты лица. Его глаза в них печаль затаилась, губы сжаты в тонкую линию руки в кулаки. Тот, кто рисовал этот портрет, передал точные чувства, которые в тот момент испытывал мужчина.

Я пыталась сопоставить то, что вычитала с тем, кто смотрел на меня с огромного портрета и не смогла. Мужчина, Вал которому я гадала, которому принадлежал город, как-то был связан с мамой. Немыслимо. Невозможно. Но теперь я понимала постоянное бегство мамы. Её любовь к лесу она отсюда пришла. Этот лес, про который бабушка Ружа говорила, он и меня манил, завлекал, и я не хотела покидать его. Но как они встретились? Что могло связать девушку, постоянно странствующую по миру и мужчину с голубой кровью?

Я протянула руку вперёд, смотря на синие венки под кожей и понимая каковы последствия подобных тайн. Смертельные. Они жалили меня ядом, который пульсировал в венах.

Шорох. Тихий. Едва заметный. Повернувшись, я знала, что никого не найду. Пустота. Коридор мрачный безмолвный словно все, кто находился в доме, покинули его. Жители не зря держались подальше от земель Бакадимора. Они не заходили за черту, где земля мёртвая почерневшая гнилая. А я пришла за правдой, которая обернётся моей болью. Переломами в рёбрах. Застрявшим ором в горле.

Шорох за спиной словно кто-то когтями провёл по стене. Скрежет. Неприятный. Заставляющий с шумом втянуть воздух в лёгкие. И как только я обернулась, мне в лицо попала пыль. Дымка тех ядовитых трав, которые витали в воздухе. Голова кружилась, когда я поняла откуда те звуки. Тот шорох вовсе не показался мне. Это были пауки. Чёрные. Мерзкие. И их так много в том углу находилось словно войско, состоящее из тысяч маленьких чёрных солдат.

Шёпот прошелестел по коридору, сужаясь и проникая в мои уши. Я смотрела, как они выползают из своего тёмного укрытия и хотела спрятаться. Мерзкие. Агрессивные. «Паучья порча». Тенёта она повсюду была, вот только я не замечала. Бросив взгляд вдаль прижала руку ко рту, только теперь осознав, насколько глупа была и самонадеянна, гонясь за правдой, которая похоронит меня.

Чучела. Там повсюду были следы животных. Озлобленные. Пойманные в момент смерти. Кто-то оборвал их жизни ради развлечения. Забавы. И я ненавидела это так сильно, что не смогла сдержать всхлипа, который изнутри кровавым криком рвался.

Каждый шаг — ошибка. Каждый вздох, с которым в мои лёгкие попадал ядовитый запах трав — ошибка. Каждый взгляд мёртвых животных, которые смотрели на меня осуждающе — ошибка. Дрожь по рукам. Мне казалось внутри у меня ползали те самые пауки, которых я оставила на портрете и кусали, и болели, и пульсировали.