Архитектор

Чистота лопается выстиранной кожей на сгибах фаланг, она перетягивает их лентой, белой, белой. Чистота трескается на костяшках моего кулака о стену в ярости и брани. Чистота трещит под солнечными лучами обледенелой сияющей тканью ее платья, разбей мне голову о глыбу льда, перережь мне глотку ее рукавом, и я буду тоже сиять чистотой и пахнуть лавандой, растекшейся слезоручьями от краев пасти на моей унылой роже, этой фреске мировой скорби, потому что уже тогда возводили верхушку, и башню в перекрестье, кажется, три тысячи лет назад, был у лекаря, тот устраивал мне кровопускание, я давал им кровь (крррасную!), сцеженную из вены, этой загогулины мировой скорби, а ведь уже тогда Агнессы не было больше со мной. И сколько эпох сменилось за это время, ее никогда не было, уже больше никогда. Под манерностью, под чернилами на мои без того темные волосы, эту пряжу мировой скорби, я бы пол подметал своими волосами за ней. Под немотой Хорхе, во весь надрыв старого горла зовущего меня тогда вечером в свою келью. Под Городом, разрытым под мою каменную деточку. Под тяжеленными могильными плитами, якорем притянувшими мой неугомонный кривой рот к вселенскому молчанию с Люсией (шесть дней! Я сделал это! Целых шесть дней ни одного слова вслух!). Под Сатурном, под горным хребтом, под Cкриптом.

Повод для полуночных терзаний: у них всех сошло на нет, заплесневело, прокисло, гниль поразила, пришлось отрезать, ушло в прошлое, испортилось, опротивело, и только у меня РАЗБИЛОСЬ. Почему? Зато красиво, спору нет, красиво так, что не грех бы и увековечить в чем-то.

Тряпичная кукла падает ночью на пол с кровати, у нее волосы из спелой соломы, у нее голубые глаза. Я еще могу тебя спасти, Агнесса, и поднять куклу с пола, если мне удастся нашарить тебя ночью ладонью на дне, под рекой.

Книга пророка Ионы. Гл.2

1 И повелел Господь большому киту поглотить Иону; и был Иона во чреве этого кита три дня и три ночи.

2 И помолился Иона Господу Богу своему из чрева кита.

3 И сказал: к Господу воззвал я в скорби моей, и Он услышал меня; из чрева преисподней я возопил, и Ты услышал голос мой.

4 Ты вверг меня в глубину, в сердце моря, и потоки окружили меня, все воды Твои и волны Твои проходили надо мною.

5 И я сказал: отринут я от очей Твоих, однако я опять увижу святый храм Твой.

6 Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; морскою травою обвита была голова моя.

7 До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня; но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада.

8 Когда изнемогла во мне душа моя, я вспомнил о Господе, и молитва моя дошла до Тебя, до храма святаго Твоего.

9 Чтущие суетных и ложных богов оставили Милосердаго своего,

10 А я гласом хвалы принесу Тебе жертву; что обещал, исполню: у Господа спасение!

11 И сказал Господь киту, и он изверг Иону на сушу.

Я выдираюсь из воды и шумно дышу, хватаясь за воздух, за камыши, за жизнь. Прости меня, украшу окончания консольных балок ангелами, и каждый ангельский лик отразит твой, Агнесса. И да воскреснем мы оба, чистотой и непорочностью озаренные, неразделенные, в белоснежных покрывалах алтарей.

* * *

– Проба стекла, – Жозеф был горд своим творением, – выливал на основе кобальта синим. Нравится же?

То, что он планировал впаять в высоченные, пока что пустые подветренные оконные рамы витражами, я сейчас разглядывал на выскобленной добела доске.

Жозеф создает витраж