Архив

– – Успокойтесь, Захар Савельевич, – урезонил Шелкопрядов. – Архив на хорошем счету.

– И будет на хорошем счету, – Мирошук резко остановился, словно выключил мотор, улыбнулся. – Евгений Федорович, дорогой. Ну что вы так? Сразу письмо, сразу жалобы.

– Почему сразу? – принял Колесников дружеский тон директора. – Я был у вас. Просил, объяснял. Писал заявления, вы помните? Вы сказали, что нет возможности пересмотреть оклады.

– Их и сейчас нет, – прервал Мирошук. – Но если быть честным до конца… Что я вам предложил, а? Вспомните.

Колесников замялся, пытаясь вспомнить последнюю беседу с директором, прошло почти полгода.

– Я вам сказал, уважаемый Евгений Федорович, ваш вопрос целиком в компетенции заведующей отделом Софьи Кондратьевны Тимофеевой. В отделе есть свободные вакансии. Пусть Тимофеева и решает, что ей выгодней, – набрать дополнительных сотрудников или разделить свободные деньги между теми, кто уже работает. Если, разумеется, это не скажется на отдаче. Верно?

– Ну, верно, – нехотя вспомнил Колесников.

– Вот. Верно. Так что, какие претензии ко мне? И ваш остракизм по отношению к директору… Хотели прославить меня в управлении? – Мирошук сделал едва уловимую паузу и добавил: – Все хотят прославить меня в управлении.

Гальперин подобрал дерзко вытянутые ноги и с шумом втянул воздух.

– Не будем об этом, – недовольно проговорил Шелкопрядов.

– Нет, нет… Что вы?! – осекся Мирошук. – Евгений Федорович ворвался в кабинет, точно жандармский ротмистр.

Колесников усмехнулся. Недавно в вечерней газете появилась заметка «Из секретов архива». Судя по корявому изложению материала, вряд ли к ней приложил руку Гальперин. Всего вероятней, то был единоличный потуг Мирошука, решившего пресечь злословия в свой адрес.

– Кстати, Александр Авенирович, – обратился Мирошук к порученцу. – Я недавно разыскал любопытный материал. Из истории Третьего отделения.

От дивана вновь донесся скрип, шорох, сопение и еще какие-то сложные нутряные звуки – Гальперин вызволял себя из кожаного плена. Наконец он поднялся. Тяжелый, головастый, брюки в гармошку, в неизменном кургузом пиджачишке. Знакомо потер толстыми короткими пальцами, словно пытаясь что-то вспомнить. И, ничего не сказав, направился к двери.

Мирошук и Шелкопрядов провожали его взглядом.

Перед дверью Гальперин задержался и, не поворачивая головы, проговорил глухим, низким голосом:

– Значит, вы… хотите согласовать это с райкомом и горкомом, – в тоне его звучали усталость и сарказм. – Дадите телеграмму в Центральный Комитет.

– Да. Я позвоню, проконсультируюсь, – помедлив, терпеливо ответил Мирошук. – Я сообщу вам немедленно, поверьте… Поймите меня правильно. Ирония тут неуместна.

Гальперин кивнул. И, не простившись, вышел из кабинета.

В наступившей тишине Колесников уловил какое-то изменение настроения, облегчение, что ли… Он заметил мимолетный взгляд, которым обменялись между собой Мирошук и порученец Шелкопрядов.

И почувствовал себя неловко, сам не зная почему… Казалось, о нем.забыли. Он, высокий, неуклюжий, нелепо торчал где-то между столом и дверью, повернув лицо в сторону окна.

2

Дежурство по квартире падало на каждую шестую неделю. Надо убрать кухню, конуру под названием «ванная комната», туалет и еще сдавленный стенами коридор, куда выходило восемь дверей…

Чемодановой повезло, свое дежурство по графику она сдавала добродушной Майе Борисовне, женщине давно не молодой, но крепкой, большой чистюле и матери двух холостых «лобанов» – Мики и Шуни. Оба сына работали шоферами. Поэтому все простенки и закутки коридора были заставлены мелким автомобильным барахлом, дисками, домкратами, банками, особо выделялся новый кардан. Чемоданову это устраивало – не надо было вылизывать коридор, всегда есть отговорка… И Мика и Шуня в свое время имели виды на соседку, подсылая сватьей Майю Борисовну, но, получив решительный отказ, не озлились, а сохранили дружеское расположение… Что нельзя сказать о других соседях, объединенных коммунальным житьем. Особенно неуживчив был бывший комендант оперного театра Сидоров, мужчина невзрачный, с миниатюрным личиком и тонким сварливым голосом. Ему больше всех мешали автомобильные детали, а карданный вал доводил его до неистовства.

– Так сколько лет еще мы будет терпеть в квартире гараж? – сипел Сидоров.

– Мне, например, не мешает, – уклончиво отвечала Чемоданова, гоняя швабру по драному кухонному линолеуму.

– Конечно. Вы целыми днями в своем архиве, – хныкал Сидоров. – А что делать пенсионеру? – Сидоров и не заметил, как на кухне появилась Майя Борисовна, квадратная гражданка с базедовыми светлыми глазами.

– Когда вы лежали после операции, Сидоров, мои мальчики привозили вам лекарства, как родному отцу! А Шурка достал мумие аж в самом Пенджикенте! – с ходу вступила в разговор Майя Борисовна. – Теперь вы спотыкаетесь о какие-то штуки, которые лежат в коридоре и никому не мешают. Кроме вас. Ну так обойдите!

– Я и обхожу… Я ведь ничего не имею против, Майя Борисовна, – пристыженно заюлил бывший комендант оперного театра. – Но квартира не гараж.