Мужа на работе «пощадили». То есть из комсомола, конечно, исключили, и даже в трех инстанциях: сначала в отделе, потом в институтской ячейке, а уж затем в райкоме — как же без этого. Однако, вопреки общепринятому мнению, будто существовал некий приказ немедленно увольнять всех подавших на выезд, на самом деле такого приказа не было — все было отдано на откуп конкретному начальству конкретного учреждения и целиком и полностью зависело от его, начальства, отношения к евреям в целом и к данному сотруднику в частности.
В качестве лирического отступления: комсорг отдела произнесла пламенную речь, заклеймив и осудив его по всем статьям. А спустя несколько лет, когда встал вопрос о расформировании отдела и мужу, ставшему к тому времени главным инженером проекта, нужно было решить, кого уволить, а кого, как говорится, пощадить, он решил эту даму оставить в отделе — даже не столько за ее неповторимые профессиональные качества, сколько из-за того, что у нее семья и дети. Она потом плакала и благодарила его за то, что он зла не помнил.
Может, по причине того, что у директора проектного института, где трудился на благо родины муж, была жена-еврейка, а может, просто человек порядочный попался — и такое бывало, — но «права» мужа были ущемлены только в одном: его исключили из народной дружины, так что больше не надо было патрулировать микрорайон в дождь и стужу после работы. Правда, исключив из дружины, послали на олимпийскую стройку (стадион «Олимпийский»). Это ли не самые гуманные наказания самого гуманного в мире государства?!
Впрочем, был и еще один курьез. Муж получил повестку из военкомата с просьбой явиться в определенный день и час. Это повергло нас в полный шок, так как в то время ходили слухи, что подобные уловки предпринимались для того, чтобы послать на военную переподготовку, а потом «пришить» ярлык невыездного. Муж шел в военкомат как на эшафот, а человек в кабинете просто пожал ему руку и поздравил с присвоением очередного воинского звания — старшего лейтенанта. Хорошо, что тогда компьютеров не было и одна рука не знала, что делала другая. По работе же как таковой ничего не изменилось. Со временем все как-то позабылось, и мужа даже стали продвигать по служебной лестнице, причем довольно быстро и часто.
А потом начались трудовые будни каждого советского отъезжающего. Велосипед изобретать тут не требовалось: существовал определенный список того, что полагалось сделать, купить и т. д. Во-первых, конечно, фибровые чемоданы для вывоза всего нажитого непосильным трудом — ну, не всего, конечно, а только того, что разрешалось вывозить (рога маралов, например, которые являлись «неотъемлемым атрибутом жизни» любого советского человека, а также кораллы категорически запрещалось брать с собой). Тот, кто родился в послефибровочемоданную эпоху, может и не понять, что это за хрень такая, поэтому объясню: это такие чудища, сделанные то ли из картона, то ли из чего-то подобного, но крепче. Покупались они по причине своей вместительности, дешевизны, а главное, по принципу «не жалко выбросить». Не помню, сколько мы их надыбали, но высились они в углу нашей просторной кухни, накрытые старой скатертью, дожидаясь своего часа.
А еще нужны были большие куски поролона, чтобы паковать в него посуду. Да и то правда: как же там, на чужбине, без сервизов наших любимых и хрустальных вазочек? Паковка была отдельным делом. Появились специально обученные люди, которые знали, какие дырки надо вырезать для чашек, а какие для тарелок и других предметов. Откуда взялась вдруг эта мудрость, понятия не имею, но найти умельцев было несложно. Они хорошо зарабатывали на этой операции, а в конце своего действа, поместив всю посуду в картонные коробки, демонстративно бросали их со всего размаху на пол, тем самым демонстрируя надежность перевозки в любых экстремальных условиях. У заказчиков, конечно, сердце обрывалось, но, следуя совету проверить, все ли цело, они убеждались, что уж что-что, а поесть и попить им точно будет из чего.
Памятуя о том, что в Италии придется довольно долго ждать разрешения на въезд в Америку и в другие страны, все покупали то, что пользовалось спросом у местного населения, чтобы, продав это за совсем небольшие деньги, можно было хоть немного посвободнее жить. И мы не были исключением. Нам достали по большому блату гжельские сувениры. Как сейчас помню, мини-самовар с позолотой стоил 25 рублей — деньги по тем временам немалые, но надо так надо. (Кстати, он и сейчас красуется у меня на кухне.) Купили еще и фотоаппарат «Зенит». До сих пор не пойму, зачем они были нужны иностранцам. Неужели качество местных уступало? Скорей, из-за дешевизны. Да и много еще чего купили — сейчас уж и не упомнишь.