Архив еврейской истории. Том 13

1882 года мая «4» дня, я, Отдельного Корпуса Жандармов Майор Шеманин, на основании закона 19-го мая 1871 года, в присутствии Товарища Прокурора С[анкт]-П[етербургской] Суд[ебной] Пал[аты] А. Ф. Добржинского[461], расспрашивал нижепоименованного, который, в дополнение своих объяснений от 1-го сего мая, показал:

Зовут меня

Савелий Соломонович Златопольский.

Признав свою принадлежность к партии «Народной воли», я, в дополнение к предыдущему показанию своему, излагаю в нижеследующих строках задачи партии, как они представляются мне.

Партия «Народной воли» по существу своему не есть фракция русской социально-революционной партии, как это принято было понимать до последнего времени; она сама по себе включает строго определенные задачи, обнимающие собой интересы народа и его благо. Будучи по основным своим воззрениям социалистической, в научном смысле этого слова, партия «Народной воли» признает основным своим догматом необходимость ввести народное представительство в русскую государственную жизнь и сделать народную волю ее верховным принципом. Поскольку современное государство враждебно этому принципу — постольку партия «Народной воли» революционна. В общей терминологии принято задачи партии «Народной воли» определять «политическим переворотом»; этот термин указывает лишь на господствующее убеждение в рядах социалистов, что правительство отрицает необходимость такого status quo, которую признает партия. Таким образом, вопрос о совместимости народоправления с монархией с принципиальной его стороны решается в положительном смысле, подтверждением чему служит письмо императору от 10 марта. Конкретно — ближайшие задачи партии будут осуществлены, когда созван будет Земский собор с задачами высшей решающей инстанции, без всяких косвенных посредников между ним и особой монарха. Что же касается средств, которыми располагает партия, то они, с точки зрения закона, все «преступны»: 1) критика существующего порядка, вернее — политического строя, 2) пропаганда идеи политического переворота в том его смысле, в каком я выше пояснил, и 3) организация сознательных сторонников партии в такую силу, которая в глазах правительства приобрела бы значение и вес. Террора же как средства борьбы партийного, признаваемого всеми членами партии «Народной воли», — нет. Не все народовольцы — террористы и, в свою очередь, не все террористы — народовольцы. Иначе говоря, террор не есть система, которую практиковала до сих пор партия, а в каждом отдельном случае проявление террора обусловливается сочетанием человека и политики правительства. Ясно, что и цареубийства, как системы, в партии также нет, как нет вообще и каких бы то ни было предрешенных политических убийств, демонстраций и пр. Никогда партия в ее целом не решает вопросов, каждый замысел, каждое революционное предприятие возникает по инициативе ограниченной группы людей и остается тайной для партии до проявления того [или иного] замысла или предприятия. Партия включает в себя понятие об единстве миросозерцания по общим вопросам, и в этом смысле каждый, признавший 1, 2 и 3 пункты программы действия, является фактическим членом партии; организация же «Народной воли» есть часть партии, и в ней нужно подразумевать и подмечать единство действий; по условиям своей деятельности, деятельности пропагандиста, я стоял слишком далеко от организации «Народной воли» и о ней никаких новый сведений дать не могу, кроме того, что случаи, подобные Меркулову[462]

, возбудили в партии оживленные стремления и энергичные усилия отрешиться от тех организационных ошибок, которые ведут за собой несвоевременную гибель десятков деятелей.

По поводу предъявленного мне показания Гольденберга и той именно части его, которая касается меня, я заявляю следующее: к готовившемуся в Одессе в 1879 году покушению на жизнь императора я никакого касательства не имею, ни о каких подготовительных мерах не ведал; с Гольденбергом не имел беседы о московском покушении ни наедине, ни в присутствии Романенки[463]. Вообще в [18]79 году я ни о каких цареубийственных замыслах не слышал.

Оговор Гольденберга приписываю личному его нерасположению и неприязни ко мне, которые он скрывает под видом полного неведения обо мне. Во всех частях его оговор безусловно лжив: денег ему в количестве 300 рублей не вручал, а дал их в его присутствии Колодкевичу[464], который на другое утро по приезде Гольденберга пришел ко мне за ними, ибо 300 р. были даны задолго до того Колодкевичем через меня на сохранение как человеку местному и более или менее гарантированному от ареста. Вручая деньги Колодкевичу, я не имел представления об их назначении. Членом Исп[олнительного] Ком[итета] не состоял при жизни Гольденберга и в настоящее время не состою, равно как и не был Одесским центром.

По поводу найденных у меня в Московской квартире моей бумаг и разных предметов поясняю: