Архив еврейской истории. Том 13

Златопольский был предан суду Особого присутствия Правительствующего Сената, 23 марта его перевели в Дом предварительного заключения, а с 28 марта по 5 апреля 1883 года его судили по процессу 17-ти вместе с народовольцами Михаилом Грачевским, Юрием Богдановичем, Петром Теллаловым, Александром Буцевичем, Яковом Стефановичем, Анной Корбой, Прасковьей Ивановской и другими товарищами. Обвинения против Златопольского состояли в принадлежности к «Народной воле», в обширных знакомствах с уже осужденными революционерами, в проживании под вымышленными именами, в содействии к готовящимся покушениям на императора в ноябре 1879 года и в марте 1881 года. Все это стало известно следствию исключительно вследствие показаний предателей Гольденберга, Меркулова, Борейши, Маслова, Саранчова и Петлицкого[442]. Александр Прибылев, его сопроцессник, вспоминал:

Златопольский, прежде всегда живой, здоровый и сильный, поражал необычной для него полнотой, одутловатостью и бледностью лица, что заставляло предполагать начало ненормальности работы сердца; его голос сделался необыкновенно тихим, едва слышным и в то же время хриплым, резким[443].

Златопольский произнес на суде речь. В ней он признал свою принадлежность к «Народной воле», выступил против обозначения организации как стремящейся к разрушению существующего общественного строя. Объясняя задачи партии, народоволец скорее отразил общепартийную позицию, чем свою собственную. Договорить подсудимому не дали, потому речь обрывается на полуслове. Она расходится в некоторых местах с показаниями: Златопольский писал в одном из них, что должен быть созван «Земский собор с задачами высшей решающей инстанции, без всяких косвенных посредников между ним и особой монарха»[444]. В своей речи же революционер заявлял, что партия желает не сугубо парламентаризма, а любого учреждения, которое выражало бы волю народа, при этом предоставляя возможности для легальной политической борьбы[445]. Видимо, Златопольскому было важно показать себя в первую очередь народовольцем.

По приговору суда он был лишен всех прав состояния и должен был быть казнен. Прибылев писал: «2 месяца, в течение которых все приговоренные к смертной казни ожидали ее со дня на день — вероятно, высшая форма пытки, на которую только могут быть способны месть и произвол»[446]

. К этому времени относятся публикуемые письма. Первое письмо адресовано родным, второе и, вероятно, третье — брату Александру.

По конфирмации приговора Златопольский был помилован, смертная казнь была заменена вечной каторгой.

15 апреля 1883 года народовольца заключили в Трубецкой бастион как ссыльнокаторжного, а 29 апреля 1884 года его перевели в Алексеевский равелин — «мертвецкую», по словам Фигнер[447]. Петр Поливанов, народоволец-равелинец, вспоминал, что ему пришла идея переписки с товарищами через выскабливание букв в книгах из библиотеки. По его словам, Златопольский получил его «письмо» и ответил списком фамилий своих соседей: Николая Щедрина, Григория Исаева, Михаила Тригони, Николая Морозова, Михаила Фроленко и Михаила Попова

[448]. Тригони вспоминал, что перевод в равелин Златопольского был своеобразной струей свежего воздуха: живой, общительный, «ежедневно стучал он мне по два часа». Он рассказал о последних арестах, о процессе и о том, что в Шлиссельбурге строится тюрьма, куда всех их должны перевести[449].

Так и случилось. 2 августа 1884 года Златопольский переведен в Шлиссельбург в числе первой партии политзаключенных. В феврале 1885 года заключенным была дана льгота за хорошее поведение: позволялось гулять попарно, а не в одиночку[450]

. Фигнер вспоминала, что, хотя Златопольский не был конфликтным заключенным, не имел столкновений с тюремным начальством, соседям стучал не очень много, однако он обращался к смотрителю на «ты» в ответ на его такое же к нему обращение (ко всем заключенным так обращались, поскольку они были лишены всех прав состояния приговором). За это Златопольскому так и не позволили гулять вдвоем[451].

Уже в сентябре 1885 года Златопольский, по официальным сведениям, считался «трудно больным», в конце августа он болел воспалением легких, состояние его не улучшалось[452]. По всей видимости, у революционера развивался туберкулез: «У него открылось сильное кровотечение горлом. <…> Силы его падали день ото дня, но смотритель с холодной жестокостью оставлял его в одиночестве», — писала Фигнер[453].