Архив потерянных детей

Потом наконец из автомата послышалась песня – в ней-то и было наше везение. Это была одна из очень наших с тобой собственных песен, твоя и моя, одна из тех, у которой мы знали наизусть все слова и все вместе пели в машине до того, как мы потерялись, или все потерялись, или каждый сам по себе потерялся. Та песня была «Космическая странность», про астронавта, который выходит из своей капсулы и его относит далеко-далеко от Земли. Я знал, что мы оба знаем эту песню, и начал изображать ее, чтобы ты тоже в нее включилась. Я посмотрел на тебя и сказал: давай ты будешь майор Том, а я буду наземный контроль. Потом медленно надел воображаемые шлемы на тебя и себя и показал, что у каждого из нас в руках по космический рации. Наземный контроль вызывает майора Тома, сказал я в свою рацию.

Ты во весь рот заулыбалась, и я понял, что ты мгновенно сообразила, во что мы играем, как мгновенно соображала всегда. Остальные инструкции пелись в песне, а я только губами пропевал слова, глядя прямо на тебя, чтобы ты не отвлекалась на что-нибудь еще, потому что ты вечно отвлекалась на всякие мелкие мелочи и детали.

Примите свои белковые пилюли, сказал я. Надеть шлем, пропелось в песне, а потом десять, девять, восемь, начинайте обратный отсчет, двигатели запущены. Проверьте зажигание, спели мы с тобой вместе с песней. И пока шел обратный отсчет – семь, шесть, – я соскользнул со стула и начал пятиться спиной к двери, а смотрел по-прежнему на тебя и четко проговаривал губами «пять, четыре», и на счет четыре ты тоже начала слезать со стула с рисунком своей влюбленной Сэйры, три, два, потом один, и на счет один мы оба уже стояли на полу, и ты последовала за мной медленно, на цыпочках, и смотрела на меня широко открытыми глазами, как всегда смотришь на меня под водой. Иногда у тебя на лице бывают очень забавные рожицы. Ты изображала лунную походку, только не назад, а вперед, и во весь рот улыбалась.

В кафе никто ничего не заметил, ни розовый дядька, ни барменша, они разговаривали над стойкой, сдвинув головы, и едва не касались друг дружки носами. Мы уже достигли качающихся дверей, точно в момент, когда песня зазвучала громче, и тот, который наземный контроль, закричал в рацию, вызывая майора Тома. И я понял, что у нас получилось, когда я придержал тебе дверь и мы внезапно переступили порог и оба оказались снаружи, невредимые и свободные, на воле, не пойманные ни барменшей, ни дядькой, который поедал куриные крылышки, и вообще никем.

Мы с тобой были невидимы, как два астронавта в космосе, которые плывут в сторону Луны. А снаружи садилось солнце, и небо выкрасилось в розово-оранжевый цвет, и товарные поезда на путях сияли в солнечных лучах, очень красивые, и я во весь дух помчался через насыпь и вокруг состава, который стоял прямо напротив «Мэверик рума», и потом дальше, за пути, и хохотал во все горло, так что мой мочевой пузырь почти лопался от этой воды со льдом, которой мы с тобой напились. И я побежал дальше, через широкую улицу, потом по улицам поуже и поменьше, пока не добежал до зарослей кустарников, и там уже не было ни домов, ни улиц, ни вообще чего-нибудь, только кустарники и местами высокая трава. Я так бежал, потому что в голове все еще звучала наша песня, и я местами подпевал во все горло, пока мы с тобой бежали, как будто и правда плавал в пустоте, и звезды выглядели на сей раз странно, и мой космический корабль знал, куда ему лететь.

Я очень долго бежал во весь дух. И все еще выкрикивал, слышите ли вы меня, майор Том? И тут я оглянулся, а тебя позади-то и нет. Майор Том? – я прокричал много раз во все стороны. Но тебя нигде не было, вообще не было. Должно быть, я бежал слишком быстро для нее, сказал я себе. Я, должно быть, бежал слишком быстро, слишком уж быстро для ее маленьких ножек, я-то думал, ты бежишь следом за мной, а ты-то не бежала. Вот же, подумал я, временами от нее толку ноль, но это я понарошку так подумал, не всерьез. Наверное, ты опять отвлеклась на какую-то мелочь или глупость вроде камушка смешной формы или цветка фиолетовой окраски.

Тебя нигде не было. Я искал тебя, звал, кричал «майор Том», потом «Мемфис», много минут или даже часов, пока не заметил, что тени удлиняются, и я разозлился, подумал, может, ты от меня прячешься, а потом перепугался и стал винить себя, потому что представил, что ты упала и сейчас сидишь где-нибудь на земле вся зареванная и зовешь меня, а меня нет, и ты меня не можешь дозваться.

Я вернулся назад к кафе «Мэверик рум», где мы в последний раз были с тобой вместе. Но внутрь не пошел, а остановился поодаль, рядом с составом на рельсах, потому что на улице вокруг кафе стало много народу, мужчин и женщин, и все высокие, странные какие-то и не внушающие доверия. Немного погодя я забрался на крышу вагона, того, который еще до кафе сфоткал. Я забрался на крышу по одной из его боковых лесенок. Я знал, что на крыше вагона меня никто не увидит, какие бы человечески высокие они ни были.