Архивное дело

– Кроме хозяина, некому. А вот, куда это золотишко Илья сплавил до раскулачивания, так мы и не сообразили.

Бирюков задумался и снова обратился к деду Лукьяну с вопросом:

– А Ерофея Колоскова вы знали?

– Мне годков восемь было, когда Колосков с артелью пленных австрийцев строил Хоботишкину крупорушку. Несколько раз его там видел.

– Как он выглядел?

Хлудневский, сожалеючи, вздохнул:

– Не берусь обрисовать точно. Маленочком, говорю, тогда был. Запомнил фуражку черную со скрещенными молоточками. Такие фуражки в старину казенные инженеры либо техники носили.

– Рост – высокий, низкий?..

– При малых моих летах все взрослые люди казались высокими. Даже Илья Хоботишкин большим мужчиной выглядел. Насчет Колоскова, Антон Игнатьевич, надо поговорить с твоим дедом. Матвей Васильевич должен хорошо помнить Ерофея, поскольку до революции Колосков заметной личностью в нашем крае являлся.

Бирюков показал Хлудневскому взятую у его внучки Ларисы фотографию Жаркова:

– На этом фото Жарков похож на того, каким был в тридцать первом году?

Дед Лукьян близоруко вгляделся в снимок:

– Тут Афанасий Кириллович совсем юношей выглядит. В тридцать первом он намного старше был, но сходство безусловное имеется. Вот тут вот… – Хлудневский показал на правую скулу, – у него толстый рубец от ранения выделялся и, видать, нерв лица был поврежден. Когда Жарков сильно расстраивался, у него правая щека ходуном ходила…

Остаток воскресного дня Бирюков и Кротов провели в беседе с дедом Матвеем, оторвав старика от цветного телевизора. Дед Матвей на самом деле не только помнил Ерофея Николаевича Колоскова, но и знал из личного разговора с ним кое-какие подробности его биографии. Когда-то Колосков служил в Томском округе путей сообщения. Обслуживал судоходство на Оби и по притокам. Сам рассказывал, как принимал участие в ремонте Обь-Енисейского канала на реке Кети в тогдашнем Нарымском крае. На той работе и появилась у него мысль: бросить путейскую службу и заняться строительством частных водяных мельниц. В Березовке Колосков впервые появился летом 1907 года с первыми переселенцами из России, которые после столыпинской аграрной реформы эшелонами двинулись со своим немудреным скарбом в Сибирь. Снимались с насиженных мест большей частью люди смелые, рисковые, либо те, кому в российских краях терять было нечего. Дело в Сибири заварилось невиданное. В необжитой глухомани возникали поселения, будто грибы после теплого дождя. Истосковавшиеся по доброй земле переселенцы тут же начинали осваивать заросшую непроходимой травой да лесом целину, где не ступала человеческая нога.

Колосков, видать, сообразил, что урожаи на такой землице вырастут не шуточные, и развернул строительство мельниц да крупорушек на широкую ногу. Самые богатые мельники, развивая свое дело, шли к нему с поклоном.

– Где Колосков жил? – спросил Антон.

– Постоянно – в Новониколаевске. Когда же в Березовку наезжал, то останавливался у Хоботишкина. Илья просторный дом имел, и меж собой были они родственники.

– Какие?

– То ли свояки, то ли кумовья – бес их знает.

– Артельщиков, которые строили, Колосков на месте нанимал?

– Бывало, что уже и с готовой артелью приезжал.

– Не обижались на него?

– Артельщики? Не-е-ет. Он же им хороший заработок обеспечивал.

– А вообще как с народом Колосков жил?

– Хорошо. Мужики уважительно к нему относились. Всегда по имени-отечеству величали: «Ерофей Нилович».

– Почему же плотину «Ерошкиной» назвали? Вроде как-то неуважительно для уважаемого человека…

– С болтливого языка Хоботишкина такое название к плотине прилипло. На глазах Илья унижался перед Колосковым. А заглазно, чтобы возвысить свое равенство с видным человеком, любил прихвастнуть: «Вчерась мы с Ерошкой за ужином полную четверть смирновки осадили». Водку тогда «смирновкой» называли, – дед Матвей сурово нахмурился. – Угодливые подлизы, Антошка, и теперь за глаза унижают умных людей до своего уровня. Ты среди своих подчиненных подлиз не держи. При удобном случае они, как пить дать, тебя подсидят.

– Спасибо за совет, – улыбнулся Антон и сразу спросил: – А вообще выпивал Колосков?

– Вообще не без того, конечно… При открытии каждой новой мельницы поднимал с артельщиками чарку, но, чтобы за ужином четвертями сивуху глушить, такого за ним не водилось. Тверезый был мужик.

– Пожилой?..

– Лет на десять старше меня.

– Значит, в начале тридцатых годов Колоскову было около пятидесяти?

– Так, примерно.

Из дальнейшего разговора с дедом Антон узнал, что Колосков был среднего роста, но жилистый. Любил перед сельскими мужиками двухпудовой гирей поиграть. И получалось это у него очень даже неплохо. Сам дед Матвей последний раз видел Колоскова летом 1914 года перед мобилизацией и после никаких слухов о нем не слыхал.