Архивное дело

Дед Матвей подтвердил слова Лукьяна Хлудневского о том, что Колосков действительно носил фуражку с инженерскими молоточками на околыше. И еще Ерофей Нилович любил пощеголять в черной тужурке с двумя рядами золотых пуговиц и с якорями на воротнике, где теперешние военные носят петлицы. Видимо, этот парадный мундир остался у Колоскова от службы по судоходной части.

– А поясным ремнем с флотской пряжкой Колосков не «щеголял»? – осененный внезапной догадкой, спросил деда Антон.

Дед Матвей усмехнулся в белую бороду:

– Такие господа, Антошка, как Ерофей Нилович, ремнями не подпоясывались. Они на подтяжках штаны носили.

Догадка не подтвердилась, и Антон завел разговор о Николае Тропынине. Дед Матвей знал Тропынина с того возраста, «когда Николаша под стол пешком ходил». Повзрослев, Николай быстро освоил грамоту и стал «закоперщиком» в местной комсомольской ячейке. В конце двадцатых годов его призвали на службу в Красную армию, откуда Тропынин вернулся в родные места уже в «чекистской» форме. Прослужил он здесь то ли до 1938, то ли до 1939 года и его перевели куда-то на новое место. С той поры ни в Березовке, ни в Серебровке он не появлялся.

– Строгим был? – спросил Антон.

– Как сказать… В то время чекистов вообще боялись пуще огня. По указанию Сталина они свирепствовали люто. Весь народ на колени поставили. Дураков не трогали. Уничтожали тех, кто поумнее да побоевее. И люди пали духом. В угоду чекистам стали сами придумывать «врагов». Обидится сосед на соседа и – заявление в НКВД. Оперуполномоченный тут же приезжает в село для разбора. Начинает свидетелей допрашивать, а те с перепугу несут напраслину на земляка без стыда и совести! Ну, как не упечь человека в кутузку или не подвести под расстрел, если все в один голос на него, бедолагу, дудят?.. – дед Матвей хмуро насупился. – Вот, когда на Лукьяна Хлудневского кто-то из наших деревенских донос накатал, Тропынин мигом объявился. Некоторые подпевалы, вроде большесемейного Троши Головизнева, от страху в штаны наложили. Стали юлить, дескать, на самом деле Лукьян – человек подозрительный, шибко уж молодым в председатели вышел и вроде не в ту сторону колхоз ведет. Меня тоже Николай пригласил в контору на допрос. Статью зачитал об ответственности за ложные показания. А я ему напрямик рубанул: «Тот, кто на Лукьяна бочку катит, будь он хотя бы и моим родственником, все равно – гнида! Лукьян – честный парень, колхозом правит умно». Больше ни слова из принципа говорить не стал. Только эти мои слова Тропынин и записал в протокол. Ефим Инюшкин так же, горой за Лукьяна поднялся. И другие сознательные мужики грудью в защиту Хлудневского пошли. Тем и оборонили его от ложного обвинения. После Тропынин спасибо нам сказал, что не стали подпевать оговорщику и не ввели следствие в заблуждение. В отличие от своих сослуживцев по НКВД Николай не стремился выполнять план по расстрелам. Он, наоборот, всячески выгораживал земляков. Наверное, поэтому его и убрали из нашего района.

Антон рассказал деду о ремне, которым якобы была привязана шестерня к ногам утопленника, обнаруженного у Ерошкиной плотины, и как, по словам Хлудневского, Тропынин быстренько спрятал этот ремень в брезентовую сумку. Дед Матвей долго раздумывал, чесал пальцами густую белую бороду. Наконец он категорично заявил:

– Если Николай вправду тайком спрятал тот ремень, значит, так надо было.

– Но ведь это запрещенный в следствии прием, – сказал Антон.

– Не мог Тропынин запрещенного приема допустить, – с прежней уверенностью заявил дед. – Тут, Антошка, или Лукьян тебе соврал, или Тропынин для пользы следствия не хотел тот приметный ремень людям показывать.

– Какие отношения у Тропынина с Жарковым были?

– Человеческие. По отдельным вопросам, бывало, крепко меж собой схватывались. Кулаком по столу стучали. Ну а в большинстве случаев понимали друг друга без крика и беседовали мирно, как друзья.

– Не пытался ли Тропынин обелить Жаркова?

– Ежели Афанасий не виновен был в смерти утопленника, зачем его, уже отсутствующего в Березовке, грязью поливать?

– А если виновен?..

Дед Матвей нахмурился:

– Если бы да кабы, то во рту росли б грибы, а они там не растут…

Закончив разговор с дедом, Антон Бирюков почувствовал странную беспомощность, какой обычно не испытывал при раскрытии даже самых сложных преступлений по уголовным делам. Откровенно говоря, оставаясь на выходные дни в Березовке у родителей, он совсем не намеревался проводить какие-то розыскные действия и не тешил себя мыслью, что ему удастся хотя бы чуть-чуть приподнять полувековой занавес, плотно укрывающий многолетнюю тайну старого захоронения возле Ерошкиной плотины. Однако за два дня, проведенных в родном селе, совершенно неожиданно удалось собрать такую информацию, исходя из которой можно было выстроить несколько самых противоречивых версий. Таинственное исчезновение председателя Жаркова, обнаружение утопленника у плотины и смерть кузнеца Степана Половникова, разделенные между собой по времени всего только годом, Антон увязывал в один узел, но увязка никак не получалась.

Глава 10