В общем, нужно было почву менять на родную — бежать на шахту: поближе к углю. Бригадиром, сменным мастером, начальником участка, главным инженером, начальником шахты — мне было все равно, — я знал, что потяну любую из этих должностей; только бы шахту, где каменный уголь.
VII. Проза жизни и поэзия поисков
— Я не знаю, Романов… с тобой разговаривать ну нет никаких сил. Что ты хочешь?
— Уехать.
— Куда?
— На шахту.
Они смотрели в кинотеатре «Ударник» новый фильм и решили добираться домой пешком.
— Романов. Давай поговорим начистоту?.. Ты хочешь уехать из Москвы?.. Почему? У тебя здесь работы нет? Или должность, которую ты занимаешь, мала для тебя?
— Я хочу работать на шахте.
— Мочи мочало — начинай сначала. Нет моих сил, Романов. У тебя есть голова на плечах?
— Сейчас посмотрю… Есть…
— Ну… я не знаю. Нет у тебя головы, Санька. У тебя хорошая квартира в Москве. Ты устроен так, что можно позавидовать. Жека устроена — лучше не нужно. Денег мы зарабатываем — хватает на всех; «Победу» поменяли на «Волгу». Сын учится в английской школе. Дочь ходит в музыкальную школу. О детях… Вспомни, когда мы жили в Донбассе вдвоем?.. Саня!.. Поехали в метро — мне холодно.
Не дожидаясь ответа, Рая свернула к входу на станцию метро «Библиотека имени Ленина». До станции «Охотный ряд» старалась стоять в стороне — разглядывала в окне свое отражение. На переходе убежала вперед. Романов заметил: лишь он начинал разговор о переезде из Москвы на шахту, Рая убегала. Он знал: дома разговаривать с Раей о переезде невозможно — тесть и «великий страж…» тотчас становились на сторону Раи, аргументы Романова оказывались бессильными перед тройным потоком аргументов Новинских.
На станцию «Площадь Свердлова» поезд прибыл переполненный. Романов втиснул Раю в уголок у крайней двери, отгородил собой от напирающих.
— Та-а-ак… — сказал он. — Начистоту так начистоту. Помнишь наш разговор в Ясиноватском лесу — в Донбассе? Помнишь, ты меня спрашивала: «Романов, у тебя есть мечта?» Я сказал: «Нет».
— Неправда, Санька… Ты не говорил «нет».
— Ладно. У меня не было тогда настоящей мечты, и я поехал за тобой в Москву. Теперь у меня есть мечта: каменный уголь.
— То, что можно тоннами покупать в любой кочегарке, Романов, мечтой не бывает. Ты завтра улетаешь со своим замминистром в Кузбасс — можешь привезти оттуда целый чемодан каменного угля и грызть его по ночам на кухне.
— Когда у человека нет аргументов, он начинает острить. Ты прекрасно знаешь сама: если человек стремится к тому, без чего он не может жить, — это такая же мечта, как и другие. Делать то единственное, чем жив человек, — мечта не только моя: миллионы людей мечтают об этом! Это не звезда на небе, но… Не надо скоморошничать, Рая…
— Довольно!.. Я не хочу дальше ехать в метро — мне жарко.
Вышли на станции «Маяковская». Рая молчала. Молчал и Романов.
Шли по улице Горького вдоль высоких, ярко освещенных витрин магазинов. Деревья были пестрые, листва сворачивалась, опадала. Было начало осени. Воздух был свежий. Огни люминесцентных ламп заливали улицу светом. Было шумно от резиновых колес, шипящих на асфальте, гула моторов, от голосов и шаркающих подошв.
— Подержи сумочку, — сказала Рая, — я поправлю волосы…
Она отыскала в витрине магазина свое отражение: не могла пройти мимо темного стекла, зеркала, где бы они ни встретились, мимо витрины, чтоб не взглянуть на себя — поправить волосы, платье.
— Хорошо. — Она отобрала у Романова сумочку. — Почему тебя всегда тянет на Клязьминское водохранилище, а не на Москву-реку куда-нибудь?
— Та-а-ак, — протянул Романов, поняв, к чему разговор клонится. — В Москве есть где отдохнуть, сосредоточена политическая, хозяйственная, культурная жизнь страны. Я люблю Москву. Но я шахтер…
— Все равно. Мы семь лет прожили в Донбассе. Вспомни. Ветер подует с шахты — дышать нечем; угольная пыль садится не только на занавески, но и в суп, ты белых сорочек не носил. Осенью и весной без резиновых сапог а поселке не пройти. В магазинах толчея. Захочешь посмотреть новый фильм, до центра нужно семь верст киселя хлебать, и все переулками. Останови такси — мне холодно. Почему ты не взял мой плащ?
Сели в такси. Машина устремилась в сторону Белорусского.
— Начистоту, Рая?
— Начистоту.
— Ты извиваешься, как змея…
— Романов! Это еще ничего не значит, что я твоя жена. Я женщина и хочу…
— Ты слишком многого хочешь последнее время, Рая Ты становишься жадной. Мелкие радости жизни для тебя становятся дороже, если они твои… Ты научилась забывать о товарище, когда и от тебя зависит его судьба. За три года жизни в Москве мне пришлось хлебнуть столько, что другому за всю жизнь не светит. Я хлебал молча, Рая, ты даже не знала об этом. Я хлебал ради тебя…
Рая попросила шофера остановиться у моста через железную дорогу. Романов полез в карман за деньгами Рая достала из сумочки десятку и сунула ему в руку:
— Можешь не шиковать, Санька. А то опять из командировки будешь звонить и слать телеграммы, чтоб я выслала денег.