Арманд и Крупская: женщины вождя

Ну, насчет предвидения кануна революции большевистский вождь был, что называется, задним умом крепок. Еще в начале января 1917 года, выступая в цюрихском «Народном доме» с докладом о революции 1905–1907 годов, он говорил только о том, что «ближайшие годы… приведут в Европе к народным восстаниям…». Однако на самом деле даже эти «ближайшие годы» для Ленина в тот момент растягивались в десятилетия. Потому что закончил он доклад пессимистически: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции…» Похоже, Владимир Ильич не думал, что старт будущей европейской революции даст именно Россия и что до начала российской революции осталось меньше двух месяцев. Да и откуда ему было это знать, если связи с Россией почти не было, письма оттуда поступали очень редко, а по швейцарским или французским газетам никак нельзя было сделать вывод о скором пришествии русской революции. Возможно, Ленин задним числом истолковал как признак приближения революции факты, содержащиеся в одном письме, поступившем к нему из Москвы. Об этом письме он писал Инессе 19 февраля 1917 года: «Дорогой друг! Получили мы на днях отрадное письмо из Москвы (вскоре пошлем Вам копию, хотя текст и неинтересен). Пишут, что настроение масс хорошее, что шовинизм явно идет на убыль и что, наверное, будет на нашей улице праздник. Организация-де страдает от того, что взрослые на фронте, а на фабриках молодежь и женщины. Но боевое настроение-де от этого не понижается. Присылают копию листка (хорошего), выпущенного Московским бюро ЦК… Жив курилка! Трудно жить людям и нашей партии сугубо. А все же живут».

Здесь только при очень бурной фантазии можно найти признаки близкой революции. Конечно, то обстоятельство, что шовинизм среди рабочих шел на убыль, открывало возможности для большевиков увеличить свое влияние и серьезно потеснить меньшевиков-оборонцев. Но не более того. Очевидно, под будущим праздником на своей улице Ленин и подразумевал будущее доминирование его партии среди рабочих. Что само по себе требовало времени и отнюдь не вело автоматически к свержению самодержавия. Только потом, когда революция действительно произошла, Владимир Ильич постарался убедить себя и Инессу, будто истолковал московское письмо как свидетельство о грядущем революционном взрыве.

Так или иначе, Февральская революция в России окончательно примирила Арманд с Лениным. Инесса на практике убедилась в действенности лозунга «поражения своего правительства», который (а еще больше — серьезные неудачи и большие потери русской армии) способствовал падению царской власти. Ленинский анализ ситуации оказался верен. Инесса не могла не признать полную правоту Ильича.

Теперь все мысли Ленина были направлены на скорейшее возвращение в Россию. И он уговаривал Инессу тоже ехать туда. Писал ей 18 марта:

«Дорогой друг! Пишу в дороге: ездил на реферат. Вчера (субботу) прочел об амнистии (объявленной Временным правительством для политических противников самодержавия и жертв религиозных преследований. — Б. С.). Мечтаем все о поездке. Если едете домой, заезжайте сначала к нам. Поговорим. Я бы очень хотел дать Вам поручение в Англии узнать тихонечко и верно, мог ли бы я проехать».

На следующий день Ленин получил письма Инессы и имел с ней разговор по телефону. Он был разочарован и отправил Арманд еще одно письмо на ту же тему: