Слова Фэна показались бы слишком тенденциозно описывающими порядок в этом огромном скопище генералов, офицеров, рядовых, лошадей, повозок, если бы они не подтверждались многими источниками. Особенно ценно свидетельство, исходящее от представителя противной армии, имевшего возможность наблюдать деятельность наполеоновского генерального штаба. Речь идет о русском офицере полковнике Левенштерне, который оказался в 1809 году в Вене. В это время Россия и Франция находились не только в мире, но даже были формально союзниками, и поэтому Левенштерну представилась возможность побывать в качестве зрителя поблизости от генерального штаба императорской армии на полях битвы под Эсслингом и Ваграмом. Вот что запомнилось Левенштерну: «Он (
Свидетельство русского офицера хорошо подтверждается другим очевидцем, имевшим возможность сравнить генеральную квартиру Великой Армии с учреждениями подобного рода в других войсках, а именно поляком Романом Солтыком, который в 1812 году служил во французском штабе: «Я позже в течение моей жизни имел возможность наблюдать и других главнокомандующих и видел организацию других штабов, но нигде я не находил столько организованности, предусмотрительности и быстроты работы, как в штабе Наполеона…»[507]
.Деятельность сложной и в то же время, как свидетельствуют приведенные документы, хорошо отлаженной машины генерального штаба французской армии была направлена к достижению многих целей, но прежде всего она служила надежной связи верховного командования со всеми частями и соединениями, быстрой и эффективной передаче приказов императора. Можно с уверенностью сказать, что ни в одной европейской армии той эпохи непременное правило руководства войсками – единоначалие – не было выражено так ярко, как в армии Наполеона. Не только все общие приказы и все основные решения исходили от императора, он был и поистине мозговым центром, где обрабатывалась вся важная информация, как о своих войсках, так и о противнике. На основе всей огромной массы сведений Наполеон уверенно принимал необходимое решение, которое тотчас же оформлялось в виде приказов, диктуемых им в своем личном кабинете. Очень часто для того, чтобы избежать все лишние передаточные ступени между императором и штабом, маршал Бертье сам лично записывал все распоряжения великого полководца, именно поэтому практически всегда: на марше, на биваке, во дворце, где располагалась императорская ставка, – начальник генерального штаба был поблизости от своего главнокомандующего. Днем и ночью Бертье, несмотря на свою огромную занятость, был готов явиться по первому требованию императора. Усталость не смущала князя Невшательского, более того, в какой бы час ни позвал его Наполеон, в каких бы сложных походных условиях ни находился штаб, Бертье появлялся всегда вовремя, в мундире, безукоризненно застегнутом на все пуговицы, в начищенных сапогах со шпорами, со шляпой, которую он почтительно держал в руке.
Полученные приказы тотчас обрабатывались в штабе и рассылались по назначению. Как уже отмечалось, ни слова в этих распоряжениях не менялось. Задача штаба состояла не в том, чтобы корректировать распоряжения полководца, а лишь в том, чтобы извлечь из приказа то, что относится к тому или иному лицу, и облечь этот приказ в необходимую форму (добавив вступление, форму вежливости в конце и т. п.). Наконец, штаб должен был дополнить эти основные распоряжения приказами, обращенными к различным вспомогательным службам, так или иначе задействованным в выполнении данного указания. Неслучайно поэтому правильное полное название должности Бертье звучит следующим образом: «Генеральный штабной начальник, рассылающий приказы императора» (major-général, éxpediant les ordres de l’Empereur»). В этом смысле штаб Наполеона принципиально отличался от, скажем, германского генерального штаба конца ХIХ века, занимавшегося самостоятельно планированием крупнейших военных операций.