Мы намеренно начали с примеров, относящихся к «благополучным» австрийским кампаниям 1805 и 1809 годов, где такие эпизоды если и не были исключением, то, по крайней мере, не являлись естественной нормой. Что же касается Испанской войны, похода в Калабрию, то там подобные сцены встречаются буквально на каждом шагу и ими просто переполнены все дневники и мемуары.
«Что касается Бургоса, взятого штурмом, и из которого бежали практически все жители, он стал жертвой самого отчаянного грабежа, – рассказывает Сегюр, – двери домов были разбиты, улицы усеяны разбросанными одеждами, осколками разбитой посуды, обломками мебели. Наши солдаты суетились среди всего этого разгрома, согнувшись под грузом ценных вещей, некоторые несли на плечах огромные мешки, и все были столь увлечены этим делом, что мне едва удалось найти батальон, чтобы занять здания архиепископства… В этот день (
«2 августа 1809 года, Пласенсия… Наши войска всех родов оружия соревновались между собой в том, чтобы поставить город вверх дном, – отметил в своем дневнике хорошо известный нам Фантен дез Одоар. – Разграбление было полным, и никогда, наверное, не видели города, столь тщательно выпотрошенного»[667]
.Приведенные свидетельства убедительно показывают, что грабеж самый настоящий, а не просто насильственная конфискация продуктов питания, существовал в рядах наполеоновской армии, а значит, было и все, что ему сопутствует: пьянство, бесчинства, неподчинение командирам, бандитизм, дезертирство…
Впрочем, для любого беспристрастного исследователя – это аксиома. Нам незнакома армия, в которой подобные явления не встречались бы в той или иной пропорции. Достаточно вспомнить, что творили союзники на территории Франции в 1814 году, что делали английские солдаты в Испании. А вот, что говорят документы русского штаба, относящиеся к Отечественной войне 1812 года:
«Приказ по армиям.
18 августа 1812 года[668]
Главная квартира села Старое Иваново № 2.
Сегодня пойманы в самое короткое время разбродившихся до 2000 нижних чинов… Привычка к мародерству сию слабостию начальства, возымев действие свое на мораль солдата, обратилась ему почти в обыкновение…»[669]
.«Ф. В. Ростопчин – М.И. Кутузову
17 сентября 1812 года. Село Вороново.
…Московская губерния находится теперь в самовольном военном положении и жители оной, так как и должностные чиновники, более нежели на 50 верст в окрестностях Москвы, опасаясь стать ограбленным от неприятеля, а более того от своих раненых, больных и нижних чинов, всюду шатающихся единственно для разорения своих соотечественников, оставив свои жилища, разбежались в неизвестные места»[670]
.По поводу последнего документа необходимо добавить, что в письме к Александру I от 8 (20) сентября 1812 года московский генерал-губернатор еще резче высказывается по этому поводу: «…Солдаты уже не составляют армии. Это орда разбойников, и они грабят на глазах своего начальства… Расстреливать невозможно: нельзя же казнить смертью по несколько тысяч человек на день»[671]
.Если даже не верить буквально последнему письму, где, возможно, Ростопчин сгущает краски с целью очернения нелюбимого им Кутузова, факт абсолютно неопровержим – русская армия грабила вовсю, даже на своей территории во время Отечественной войны 1812 года.
Таким образом, само по себе наличие актов грабежа со стороны наполеоновских войск еще никак не характеризует их – грабили все. То, что могло бы действительно отразить их особенность, это первое – степень распространения этого явления во французской армии, второе – величина этой степени по отношению к таковым в других европейских армиях рассматриваемого периода.
Математически точно это сделать, увы, невозможно. Казалось бы, в нашем распоряжении есть десятки толстых папок военно-судебных дел в архиве сухопутных войск Франции. Но, даже самый тщательный анализ всех этих документов, проведенный целой группой исследователей, может мало что дать. Почему?