Арсений и Андрей Тарковские. Родословная как миф

В Грузию Арсения Александровича пригласил поэт Симон Чиковани, тогда первый секретарь Союза писателей Грузии. И хотя время было трудное, гостеприимство друзей не имело границ. Немного отдохнув, Арсений засел за работу – переводы Григола Абашидзе, Георгия Леонидзе, Симона Чиковани и других поэтов. Арсений полюбил Чиковани, его поэзию, высокую культуру этого человека. Они стали друзьями.

В 1967 году Арсений Александрович мысленно возвращается в ту Грузию 1945 года в стихах «Ласточки».

Я в Грузии бывал, входил и я когда-тоПо щебню и траве в пустынный храм Баграма,

В кувшин расколотый, и над жерлом егоВисела ваша сеть. И Симон Чиковани(А я любил его, и мне он был как брат)Сказал, что на земле пред Вами виноватЗабыл стихи сложить о легком вашем стане.

Тогда же, в 1945-м, через поэзию проходит тень женщины по имени Кетавана, с которой он познакомился в Тбилиси. Проходит легко, грустно, почти неосязаемо, сквозь сетку дождя.

Сеет дождь из тумана,Капли падают с крыш.Ты, наверное, спишь,

В белом спишь, Кетавана?Из цикла, посвященного Грузии

1946 год перевернул всю жизнь страны и надолго отбросил ее назад: в кошмар страха от светлой послевоенной надежды обновления. Арсений Александрович готовил для печати свой первый сборник «Стихи разных лет». Символично, что обсуждение сборника в Союзе писателей состоялось в конце декабря 1945 года. Собрание вел поэт Павел Антокольский, хорошо относящийся к поэзии Тарковского и к нему самому. Выступали Лев Ошанин, Маргарита Алигер и многие другие популярные тогда поэты. Издание было одобрено, и началась работа с Ленинградской типографией. Летом был готов сигнальный экземпляр. Но тут наступил роковой для России август – август 1946 года. Как раз все возвращаются отдохнувшие из отпусков, школьники собираются в школу. Вот тут-то и вышло постановление ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“». Доклад делал лично товарищ Жданов, первый секретарь Ленинградского обкома партии. Затем последовало постановление о театре, кино, музыке – по всему идеологическому фронту народ построили в ряд по стойке «смирно». Это безумие неизвестно чем бы закончилось (вспомним репрессии конца сороковых годов), если бы не смерть вождя народов в 1953 году.

Тянет железом, картофельной гнилью,Лагерной пылью и солью камсы,

Где твое имечко, где твои крылья,Вий над Россией топорщит усы, —

писал А.Тарковский в 1946 году. Покойный философ Мераб Мамардашвили точно заметил, что, что бы у нас ни произошло, – к событию поворачивается всей своей огромной массой вся страна. Откликаются все: рабочие, колхозники, учителя, труженики всех родов, естественно, школьники. Кстати, эта традиция живуча. Я сама видела в информационной программе, как в пионерском лагере у детей-беженцев из Чечни собирали копейки в пользу семей моряков с затонувшей лодки «Курск».

Тогда, в 1946 году, вся страна узнала, что Ахматова еще жива, Зощенко жив тоже, а композитор Шостакович не безгрешен. У нас эта традиция всеобщего участия страшна, смешна, но порой приносит неожиданную популярность. «Не важно что, главное – чтоб писали».

Нечего и говорить, что набор первой книги Арсения был рассыпан и у автора остался единственный сигнальный экземпляр. Первого сборника пришлось ждать шестнадцать лет, до 1962 года.

В том же 1946 году, таком страшном для всех, Арсений Александрович знакомится у Георгия Аркадьевича Шенгели с Анной Ахматовой. Пути их пересеклись через пять лет после смерти Марины. Знакомство и дружба с Ахматовой именно в это время была вовсе не безопасна. Эта дружба поэтов, так же как и союз с Мариной, – свидетельство того, что Арсений Александрович был не только бесстрашен и честен, но и еще одного: поэзия и поэты – превыше всего. Достовернейший летописец жизни Ахматовой Лидия Корнеевна Чуковская записала, как однажды зимой 1963 года у Маргариты Алигер Ахматова читала стихи Арсения Тарковского, посвященные Цветаевой: