Арсений и Андрей Тарковские. Родословная как миф

Бесконечные переезды не мешали Андрею любить дом, уют, отдельную от всех, частную жизнь, красивые вещи. Он любил деревянные деревенские дома. Купленный совместно с Ларисой Тарковской в Рязанской области, в деревне Мясное, дом был постоянным предметом его забот. Об этом говорят записи в дневнике. Перечисляются все пункты необходимых работ: и утепление, и сарай, и колодец, и банька, и т. д. В одной из записей 1975 года – 17 пунктов. Он сам построил сарай и очень этим гордился. Желание построить и обустроить дом собственными руками, видимо, – обратная сторона странничества, но еще и наследственная черта. Арсений Александрович со страстью предавался устройству дома, дачи, бросался что-то мастерить, как только жизнь представляла такую возможность. А жизнь Тарковского-старшего не была вечным странствием «рыцаря печального образа» в отличие от его сына. Андрею в Мясном жить пришлось разве лишь второпях, понемногу.

Сколько в мире домов, где может быть установлена мемориальная доска, но «места обитания» его души не было нигде, может быть, в детстве на Щипке. Там уже нет того дома. Вспомним, Крис Кельвин унес свой дом на космическую станцию «Солярис».

В 1910-х годах Чаплин почувствовал интонацию одиночества человека в новом веке. Лишь мечта о доме и пустое небо над головой. Фигура маленького, грустного, застенчивого человека на дороге как символ XX века.

В России эта тема стала особой. «Коммуналка» – дом неполноценный. Эвакуация – временный, со страхом не вернуться. Но был еще ГУЛАГ, вечное ожидание смерти. Потом – эмиграция, чужой дом. Чувство бездомности: «Я пью за разоренный дом», – написала Анна Ахматова; «Быт – лишенный быта» у Арсения Тарковского. Примеров множество. И лучше Цветаевой не скажешь:

Современность поэта во стольких-то ударах сердца в секунду, дающих точную пульсацию века – вплоть до его болезней (NB! мы в стихах все задыхаемся!), во внесмысловом, почти физическом созвучии сердцу эпохи – и мое включающему, и в моем – моим – бьющемуся.

«Поэт и время»

Древнерусская история и иконопись, христианство в России были общим увлечением в 60-х годах. Труд отца Павла Флоренского «Столп и утверждение истины» стал подлинным духовным открытием. Начали публиковать книги по древнерусскому искусству В.Н. Лазарева и М.В. Алпатова. Михаил Владимирович Алпатов консультировал Тарковского и много говорил с ним об иконе. Личность гениального инока была магнитом. Его странничество, образованность, выстаивание в лихолетье, крепость характера и духовная мощь – то, что искало молодое поколение художников. Изучение отечественной истории, философии, особенно древнерусской живописи и живописи серебряного века было открытием эпохи. Творчество и судьбы героев прошлого переплетались.

Чувство времени, угадывание не умом, а всем своим художественным нутром «главного». В этом гений Андрея Тарковского. И в этом современность «Страстей по Андрею» и всех последующих фильмов Тарковского.

Фильм «Страсти по Андрею» можно назвать «сферическим», т. е. многофокусным, любая тема – центр: и русская ландшафтность, и русская история с княжьим своеволием и княжьими распрями; народ, в котором смешались язычество и православие.

Перед нами все типы личностей художников и форм искусства. Площадной театр карнавально-смеховой культуры – Скоморох. Велеречивый и бездарный Кирилл. Гениальный самородок – колокольный мастер Бориска. И двое бессмертных, таких похожих и таких разных – Феофан Грек и Андрей Рублев.

Многопространственность, многолинейность фильма давно определена как жанр «киноромана»[48]. Добавим, исторического киноромана. Сквозная и центральная фигура – инок-иконописец Андрей Рублев. Но если чуть сдвинуть центр сферы, то сквозной темой становится история народа. Со дня окончания работы над фильмом прошло тридцать шесть лет, с момента его выхода на экран в России – тридцать один год. За это время много воды утекло. Из года 1966-го год 2000-й виден не был никому. Сегодня мы можем утверждать – это единственный исторический кинороман. Историческая трагедия России, осмысленная авторами сценария и режиссером, бесконечно продлена во времени. Нет, это не «наложение» 60-х годов XX века на XV. Это осознание бесконечной повторяемости исторических кругов: распри и беззаконие, нетерпимость к инаковерию, инакомыслию. Обращение к России XV века показало, как мало изменяется ее история, все те же варварство и гениальность, лень и тяжелый труд, и все – до последней черты.

Известный русский историк литературы профессор Леонид Пинский в 1972 году, сразу после выхода фильма на экраны, написал: