Арсений и Андрей Тарковские. Родословная как миф

Очевидно, самое трудное для человека, работающего в искусстве, – создать для себя собственную концепцию, не боясь ее рамок, даже самых жестких, и ей следовать…

…одна из целей нашей работы заключалась в том, чтобы восстановить реальный мир XV века для современного зрителя, то есть представить этот мир таким, чтобы зритель не ощущал «памятниковой и музейной экзотики ни в костюмах, ни в говоре, ни в быте, ни в архитектуре», т. е. никакой условной стилизации, которую мы так любим в исторических экзерсисах, будь то кино, живопись или литература. «Как было», а «как было»?[46]

Фильм начали снимать с «Колокола», хотя по сценарию «Колокол» – последняя новелла, а первая – «Скоморох». Но фильм начинается с «пролога» или «эпиграфа». Простой лапотный мужик, одержимый идеей полета, изобрел воздушный шар и попытался осуществить ту вечную, живущую в тайниках сознания мечту – оторваться от земли, полетать над землей, увидеть мир сверху. Мужик летел, вцепившись в стропила шара над рекой, над городом. «Летю! Архип! Летю-у-у-у-у!» Стремительное приближение земли, падение, какая-то странная куча, и медленно – рапидом – в тумане предутренней мглы, – перекатывающаяся через спину лошадь.

Мужика играет поэт Николай Глазков. Коля Глазков был частью Москвы 60-х годов, замечательный поэт, грустный, ироничный, конечно, пьющий.

Я на мир гляжу из-под столика. Век 20-й – век необычайный. Чем он интересней для историка – тем для современников печальней.

Коля Глазков (хоть и дожил до пожилого возраста) был не случайно выбран на роль мужика в эпизоде-прологе. Полет, парение над землей и катастрофа имеют отношение к особому чувству времени и в биографическом, и более широком смысле. Назовем его поэтическим эпиграфом. Всего в фильме 8 новелл. Их связывает фигура, проходящая через все новеллы, главный герой фильма Андрей Рублев. В новелле «Голгофа» Рублева нет, но вся часть – это переведенный на язык зрительных образов его монолог о России. Рублев – странник. Один или чаще «со товарищи» он бредет по Руси. Так и ходили в XV веке бригады художников или строителей. Строили, расписывали храмы там, куда пригласит город или князь. Странничество – центральная тема у Тарковского.

Оседлых среди его героев нет. Они всегда одеты для долгого пути. Андрей Рублев не снимает подрясника, Андрей Горчаков («Ностальгия») ни разу не снял пальто, Сталкер – кожаной куртки, Доменик («Ностальгия») не только куртки, но и шапочки. Хотя у них есть «дом», где они живут. В скольких домах жил сам Тарковский… В Москве дом детства – Щипок, потом у Курского вокзала с Арсением и Ирмой, потом в каких-то квартирах, у друзей. Наконец, дом на улице Пудовкина, который он так и не обустроил до конца. А в дневниках жаловался, что там (у Пудовкина) пусто, «ни домовых, ни привидений». Хотя он очень старался все сделать по своему вкусу. Потом временные дома в Италии, Берлине, Лондоне, Стокгольме, Париже. Его вдова получила квартиру на rue Mozar (улице Моцарта) уже после его смерти. Не правда ли, странно? Посмертный дом на улице Моцарта? В Париже Тарковский жил в квартире Кшиштофа Занусси, Марины Влади, в больнице. Он и умер в больнице, в одиночестве, и чужой человек Шарль де Брант собрал его в последний путь на русское кладбище Сент-Женевьев-де-Буа в Париже[47]. Так странно складывается биография художника, неотделимая от историй его героев. Реальное земное странничество в творческой биографии Тарковского – это еще и путь духовных исканий, поиск ответов на вопросы, которые он задавал сам себе и нам, его зрителям.