Арсений и Андрей Тарковские. Родословная как миф

Жить без денег во Флоренции невозможно. Надо работать, и он работает много, лихорадочно, плохо ориентируясь в реалиях чужой жизни, неведомых ее законах, страховках, налогах и других досадных делах, от которых зависит любой человек.

В мире тем временем жизнь течет по своим законам. Давно прошли времена московских посиделок, о которых Юрий Коваль писал Фазилю Искандеру:

Это было в мастерской Лемпорта и Силиса. Выпивали. Приехал Юра Ильенко с Андреем. Снова поминки по Васе Шукшину. Андрей знал про меня через друзей: Файт, Норштейн, Шпаликов и я, конечно, видел «Рублева». Мне очень нравилось, что он такой, не гений. Очень красивый, это ясно, но – не гений. Гениями были все мы, что сидели с ним рядом. Я знал, что такое Андрей Тарковский, и это не мешало моей юношеской тогда гениальности.

Владимир Лемпорт и Николай Силис – московские скульпторы. В их мастерской около Триумфальной арки собиралось очень много народа. Художники, литераторы, «киношники», красивые девушки, ученые. Академик Аркадий Микдал учился у них технике эмали. Пили, трепались. Это был настоящий клуб.

Когда в 1989 году Общество Андрея Тарковского проводило в Москве Первые Международные чтения (к сожалению, и последние), посвященные памяти нашего великого соотечественника, мы решили учредить «Приз» за режиссуру и пошли, разумеется, «к ребятам». Так коротко мы их называли. Лемпорт и Силис сделали из бронзы удивительной красоты и изящества скульптуру «Дон Кихот, нюхающий цветок». Эта уникальная работа была торжественно вручена Юрию Норштейну. И только сегодня понятно, что эта, как бы случаем рожденная ситуация, была «Тарковской». Есть отдельная тема: двойники Андрея Тарковского в культуре и искусстве. Одним из них, наиближайшим, окажется «рыцарь печального образа» из Ла-Манчи.

VII

Некоторое время Андрей с женой Ларисой живут в Берлине. В Берлине ему очень плохо, это явно не его город. «…В воздухе витает такое чувство, что война здесь не кончена». Для него этот психологический климат невыносим, но зато в издательстве «Ульштайна» выходит в немецком переводе «Запечатленное время».

В 1984 году Тарковский получает предложение из Швеции работать над фильмом по сценарию, который первоначально назывался «Ведьма».

Первый вариант картины носил название «Ведьма» и предполагался как повествование об удивительном исцелении больного раком.

Кстати, тогда в Стокгольме, в 1985 году, он встретил скульптора Эрнста Неизвестного, которого знал по Москве, той жизни, которая давно исчезла, но сделала людей близкими, как однополчане. В разговоре Андрей неожиданно попросил, чтобы Эрнст сделал для его могилы надгробие – «Распятие». Разговор не подлежал обсуждению, это было предсмертной волей. В том, что «Распятие» Неизвестного не было установлено, виноват не скульптор. Вдова Тарковского отказалась от надгробия, хотя хорошо знала о желании Андрея Арсеньевича и даже упоминала об этом в своих интервью.

Основным продюсером «Жертвоприношения» стала Анна-Лена Вибум (Шведский киноинститут).[78] А еще точнее, Ингмар Бергман, покровительство и помощь которого так очевидны.

Тарковский для меня – самый великий режиссер. Тот, кто придумал новый язык, соответствующий природе фильма, который видит жизнь, как отражение, видит фильм, как сон.

Как подлинно великий художник, Бергман отмечает самое главное – неповторимость киноязыка, способного транслировать не внешние наблюдения, но сокрытую неповторимую жизнь души и сознания. Время действия – один день, и это день рождения героя фильма господина Александра.

Как и сюжет «Поклонения волхвов», день рождения имеет свой «скрытый план», сакральный смысл. Любой день рождения – смерть и возрождение. Начало нового года жизни, возможность начать все сначала. С Александром, писателем, бывшим актером, игравшим Ричарда III и князя Мышкина, именно в этот день происходят невероятные события.