Вопросы показались мне странными. Вдруг в зале прозвучал сочный бас: «Да кто эту белиберду смотреть будет?»
На четверть миллиарда советских зрителей кинопрокат выпустил 106 копий фильма.
На всю Москву – три копии.
За первые месяцы в Москве «Сталкер» посмотрели два миллиона зрителей.
Сегодня копии всех фильмов Тарковского стали большой проблемой. Подошла пора реставрации негативов, но денег на это пока нет.
VI
В Москве судьба свела Андрея Арсеньевича с Тонино Гуэрра, итальянским кинорежиссером, поэтом, художником, дизайнером. Он работал с Федерико Феллини, Микеланджело Антониони, Теодором Терзопулосом, Андреем Тарковским и другими выдающимися кинорежиссерами.
После смерти Андрея Гуэрра в Тоскане, в «Саду экзотических фруктов», поставил два памятника: Феллини и Тарковскому. Странная, таинственная дверь, ведущая в грот. Что за этой дверью – не знает никто. Таков реквием Гуэрры Андрею Тарковскому.
Оба – Тарковский и Гуэрра – обнаружили много общего во взглядах, особенно на природу и суть кинематографической поэтики. Тонино много говорил о своем ощущении Италии, Андрей – о России, о русской культуре, о деревенском доме под Рязанью. Естественно, рождалась идея создания общего фильма. Сначала они хотели снять фильм-диалог обо всем: и о личном, интимном, и о поэзии, и о кинематографе. Позднее, в 1982 году, такой документальный фильм был снят под названием «Время путешествий».
Сценарий будущего фильма «Ностальгия» был задуман о современном русском интеллигенте, который приезжает впервые в Италию. Он ищет материалы о крепостном композиторе графа Шереметева Сосновском. После долгого пребывания в Италии, после признания за границей Сосновский возвращается в Россию, но из крепости выкупиться не может. Он раб, он не свободен. Сосновский спился и повесился. Существовал реальный прототип Сосновского.
В фильме история Сосновского уходит на второй план, но тень, отброшенная его судьбой, маячит за спиной Андрея Горчакова, как Дикобраз за спиной Сталкера. На первом плане внутренний мир нашего современника, путешествие внутрь его психологии, питающей ее философии, тех литературных и культурных традиций, на которых покоится его духовная основа. Горчаков столь сосредоточен на себе, что его не интересует буквально ничего в окружающем мире: ни красота Италии, ни красавица-переводчица с гривой золотых, как у мадонн Боттичелли, волос. Все ее усилия понять странного и такого привлекательного для нее русского тщетны. Горчаков переживает трагический разлад (или распад?) личности. Он не в ладу с жизнью и самим собой. Это первый фильм, где Россия – лишь мираж памяти, небытие, сон. Сотканная из тумана некая страна с холмистым ландшафтом, с домом, похожим на дом в Мясном, собакой, женщинами, детьми. Они стоят как-то одиноко друг от друга, как потом в эпизоде самосожжения Доменико будут стоять какие-то зрители этого трагического фарса.
Когда Тарковский впервые просматривал отснятый материал, его поразила необычная темнота кадров. Отснятый материал был как бы «отпечатком» его, скрытого от всех, состояния души. Потрясало то, что пленка может воспринять эмоциональное состояние автора.
В марте 1982 года Андрей Арсеньевич уезжает в Италию для работы над новым фильмом совместного русско-итальянского производства. Провожая его, близкие не подозревали, что прощаются с ним навсегда. И он сам, кажется, не знал этого тоже. Фильм был окончен и представлен на фестивале в Каннах в 1983 году. Но как же случилось так, что пленка, став отпечатком души, рассказала о «Ностальгии» как личном жизненном переживании задолго до того, как Андрей заявил о своем невозвращении. «Я больше мертвецов о смерти знаю», – написал как-то Арсений Тарковский. Это – то знание до личного опыта, предзнание, о котором уже упоминалось и которым было наделено сознание режиссера Андрея Тарковского.