«Артиллеристы, Сталин дал приказ!» Мы умирали, чтобы победить

Опытные сорокалетние плотники, мой отец и двое его товарищей, обычно, молча, не возражая, игнорировали некомпетентные указания капитана и делали так, как подсказывал им опыт. Проявляя находчивость и мужество, они делали проходы для пехоты в минных полях и колючей проволоке под самым носом у немцев. Даже будучи легко раненными, не бросали дело, доводили его до конца. Когда пуля пробила отцу голову, товарищи вынесли его с передовой. Врачи в госпитале практически вытащили его с того света, а долечиваться отправили в другой госпиталь. Везли его в поезде, который проходил через Борисоглебск. Отец попросил, чтобы ему разрешили сойти в Борисоглебске долечиваться в местном госпитале. Так на несколько недель он оказался вблизи от дома.

И после госпиталей отец, как и его товарищи, попадал воевать снова в свой батальон. С радостью встречали их однополчане, особенно пехотинцы, для которых они проделывали проходы в минных полях и колючей проволоке.

Только вот злопамятный капитан не любил троицу своенравных стариков. Не молодых солдат, а именно их посылал работать в лютый мороз и ветер на верхотуру или в ледяную воду, тем более — на передовую. И никогда не поощрял. Но пережившие за свою более чем сорокалетнюю жизнь множество всяких невзгод, привыкшие подчиняться и покорно тянуть лямку, пожилые солдаты не держали зла на мальчишку-капитана. Не на него же, в конце концов, и не ему в угоду выполняли они смертельно опасную работу. Ради пехоты-матушки старались. А она всегда надеялась на них и была им благодарна.

* * *

После войны отец вернулся в Борисоглебск. Младший сын погиб на войне, я, старший, — в отъезде. Помыкав бесквартирное горе, в 1951 году решил уехать в Сталинград — традиционное пристанище крестьян из Боганы. Три года с нашей мачехой прожил в вагончике, работая на железной дороге. Потом получил на пригородной станции Садовая квартиру. Развел садик. Думал поработать еще, пожить. Но сказывалось тяжелое ранение головы. Все чаще стали навещать приступы головной боли, работа же плотника — на высоте; при сталинградской жаре часто кружилась голова, несколько раз падал со строительных лесов, повредил ногу. Артериальное давление — 200/110, а инвалидность врачи не дают. В пятидесятые годы было негласное указание: инвалидность не давать, побольше реабилитировать и снимать инвалидность с тех, кто ее уже успел получить.

Моей супруге, Варваре Александровне, потерявшей здоровье на войне, в 1951 году дали инвалидность, а через полгода отняли, выдали справку: может работать врачом, запрещается подниматься на второй этаж, ходить пешком, ездить на автотранспорте, утомляться и волноваться. Такого врача, хотя и прекрасного специалиста, на работу никто не брал. В 55 лет пенсию не дали: оказалось, надо было перед обращением проработать два года. И только на 72-м году жизни, в 1991-м, когда родная советская власть кончилась, дали минимальную пенсию. Законы по социальному обеспечению держались от народа в секрете. Оказалось, ей, капитану медицинской службы в отставке, еще в 1975 году была положена максимальная военная офицерская пенсия в 2000 рублей. Со скандалом мы вытребовали эту пенсию в 1999 году, но вскоре, в том же году, фронтовичка умерла.

Отцу на медкомиссии врачи говорили:

— А что пуля? Она же насквозь прошла, в голове не задержалась, там все давно заросло. Ну, выбила левую скулу, лицо обезобразила, так что же за это инвалидность давать?

Один за другим у отца случились два инсульта. Потерял речь. Перестали подчиняться правые рука и нога. Но по-прежнему для назначения пенсии не хватало трудового стажа, и он сторожил магазин. Мачеха продолжала ухаживать за больным отцом, собирала на железнодорожных путях уголь и продавала, да я помогал деньгами, вот они и жили. Потом отец совсем слег. Так и умер в 1963 году с изуродованным лицом, проработав пятьдесят лет, побывав на трех войнах и не заработав пенсии. Действительно: «Хитра Савельевна».

А вообще-то родословная нашей фамилии просматривается со времен поселения в 1745 году в селе Богане беглого крепостного ямщика Северина Михина. Он бежал вместе с невестой от барина-домогателя на барских же рысаках не то из Новохоперска, не то из Бутурлиновки в Борисоглебск. Там продал рысаков и тарантас, купил лошадку с телегой да корову и подался в Богану — пристанище беглых крепостных, ссыльных и каторжан. Основали село еще во времена Батыя жители соседнего села Чигорак, сумевшие убежать от татар. Они нашли глухомань и село поставили на возвышенности, у впадения реки Боганы в Ворону. Затерявшуюся среди болот, лесов и кустарников возвышенность не только татары, янычары — сам черт не смог бы найти.