Артюр Рембо

Заметим в скобках, что, говоря так, Верлен, без сомнения, дал маху, так как Делаэ как раз и был среди тех, кто толкал Рембо на эту стезю²⁵. Кроме того, Верлену кажется странным, что Артюр живет на улице Святого Варфоломея, 31 — это вызывает у него новый приступ сварливости: «Он что, не живет с семьей? Значит, у какого-нибудь родственника». И Верлену уже представляется, как Рембо «приползает» домой по ночам и «заблевывает все вокруг (уж я-то знаю, как это бывает!)». Ему не было известно о том, что Рембо переехал вместе со всей семьей — как раз 25 июня, судя по дневнику Витали. Затем Верлен передает привет «мегере» («Что бы она на это сказала? Все еще винит во всем меня? Надо будет поговорить с «матерью Гракхов» с глазу на глаз о том, как проходил мой процесс»). В конце он просит Делаэ прислать ему копии старых стихов «красавца» — если они у него есть (сонеты, написанные белым стихом, которые ему предлагал Делаэ, на тот момент его не интересовали).

— Его стихи? — отвечал Делаэ. — Да у него давно уже нет вдохновения. Я даже думаю, что он уж и забыл о том, как оно выглядит²⁶.

Да, невесело. Но Верлен не теряет надежды. «Расскажи мне, как дела у нашего испанца», — просит он по обыкновению своего корреспондента.

Рембо возобновил прогулки с Делаэ по окрестностям. Оба были без работы, оба были рады «вспомнить молодость». Сохранился рисунок Делаэ, на котором Рембо и двое его друзей взбираются на холм, на котором стоит кабак с вывеской «Джин»²⁷.

В это время одной из страстей Рембо становится игра на фортепиано. Рассказывают, что, когда мать отказалась купить ему пианино или взять его на прокат, он изрезал стол в столовой на манер клавиатуры, чтобы тренировать пальцы (Луи Пьеркен утверждает, что это произошло гораздо раньше). Паренек Лефевр, сын хозяйки одной из квартир, где жил Рембо, впоследствии рассказывал: «Тогда (в конце 1875 года) я брал у Рембо уроки немецкого и помню, что нередко видел, как он отстукивал на столе сольфеджио… или партитуру, одновременно комментируя мне авторские пояснения, исправляя те или иные мои переводы (с французского на немецкий и наоборот)».

Кроме того, зимой он с неистовым рвением принялся за изучение иностранных языков: русского, арабского, хинди, амхарского[172] и т. д. «Чтобы его никто не беспокоил, — рассказывает Луи Пьеркен, — он закрывается на несколько замков в шкафу (этаком ископаемом мебельном мастодонте) и сидит там иногда по 24 часа без воды и еды, поглощенный своей работой»²⁸. Анри Поффен, адвокат из Парижа, сообщил, что застал его в лесу, неподалеку от Шарлевиля, за изучением русского языка; помогал ему в этом старый греческо-русский словарь, страницы которого он разрезал на мелкие кусочки и таскал с собой в карманах.

В воскресенье, 12 декабря, Верлен, рассерженный тем, что не получил ни одного ответа на свои письма, решил отправить Артюру последнее послание. В нем нет ничего нового: «Я все тот же. По-прежнему строго чту религию, так как в ней одной еще остались мудрость и доброта. Все остальное — обман, злоба, глупость. Церковь создала современную цивилизацию, науку и литературу, именно она создала и саму Францию, но Франция порвала с ней и теперь умирает».

Далее он исповедуется в своих грехах и полагает, что уже «искупил наше с тобой постыдное поведение (Господи, да мы же тогда были самые настоящие сумасшедшие!) три года назад».

«Итак, я все тот же. Та же привязанность к тебе (хотя и видоизменившаяся). Я бы так хотел видеть тебя прозревшим, мыслящим. Мне очень горько знать, что ты занимаешься такими глупостями, ты — такой умный, такой способный (удивляешься? а это правда!). Я взываю к твоему отвращению ко всему и вся, к твоему гневу, перед которым ничто не устоит, — и это гнев праведный, хотя ты и не знаешь, почему это так».

Он не поддержит Рембо в его начинании и не поможет материально. «На что пошли бы мои деньги? На девочек, на кабаки! На уроки игры на фортепьяно? Какая «чушь»! Видать, мать не согласилась дать тебе на них деньги, а?»

Затем следует напоминание, что на всякую попытку шантажа Верлен ответит обращением в суд «с документами в руках». Конец письма довольно холоден:

Ну что же, счастливого пути! Прошу — сохрани в своей душе немного доброты (ну да!), немного уважения и немного тепла для того, кто всегда будет твоим другом, ты это знаешь.

Твой всем сердцем,

П. В.