АртХаос. Повесть и рассказы

Парочка стояла напротив огромного полотна, подсвеченного красноватым светом дежурной лампы. То, что было нарисовано на холсте, мне больше всего напомнило цветную схему из резисторов и транзисторов.

Недолго думая, я достал маркер из внутреннего кармана и, аккуратно протиснувшись между «бычком» и его дамой, подошел к картине. Тут не хватало последнего штришка, который бы стал венцом композиции.

В самом низу холста я быстро вывел то самое сакраментальное короткое слово, которое своей емкостью и наличием буквы «Й» подтверждает нашу национальную идентичность.

– Э! Ты что творишь? – лысый положил свою тяжелую лапу мне на плечо.

К такому повороту событий я был готов.

Резко развернувшись, я удивленно уставился на «бычка». Моя придурковатая улыбка действовала обезоруживающе.

– Молодые люди, это же селфи-арт-пати! – в этот момент меня аж самого передернуло от елейности собственного голоса.

– Чего за пати? – мужик явно был сбит с толку. Девчонка захлопала ресницами еще быстрей.

– Селфи-арт-пати, – я повторил только что придуманное слово, – сейчас я вам все объясню.

С заговорщицким видом я выглянул в коридор, словно хотел сообщить что-то по-настоящему важное.

– Понимаете, – я перешел на громкий шепот, – это не совсем обычная выставка. Посмотрите вокруг, что вы видите?

Не дожидаясь ответа, я продолжил:

– Все, что нас окружает – это творческое пространство, а художники, творения которых мы видим сегодня, всего лишь задают определенный вектор. Понимаете?

И опять я не стал дожидаться ответа:

– Каждый из нас может как угодно дополнить эту картину, добавить в нее то, что посчитает нужным.

– А художник не обидится? – с недоверием спросил лысый.

– Ну что вы! – я вскинул руки. – Вовсе нет, как раз наоборот. Он будет только счастлив от того, что кто-то ему помогает. Вы же сами видите, что в этом произведении есть недосказанность, автор специально ее оставил.

– И что, нам тоже можно?

Я снова потянулся в карман за маркером.

– Конечно же, раз вы сюда попали, то не только имеете право это делать, но и обязаны, – я протянул маркер.

В этот момент я чувствовал себя по меньшей мере Мефистофелем, который предлагает Фаусту продать почку.

Девушка, до этого казавшаяся слегка заторможенной, с удивительным проворством схватила маркер.

– Володенька, а можно я первая? Можно? – защебетала она, глядя на своего спутника.

Я не стал смотреть на подробности зарождения нового творческого тандема и молча покинул место действия. Пусть теперь сами творят. Или вытворяют. Роль духовного наставника я отыграл – 6.0, 6.0, 6.0, 6.0 и 5.9. Последняя оценка для разнообразия.

В залах и коридорах было уже достаточно многолюдно, что облегчало мою задачу. Тошу Бордо я нашел именно там, где я его видел в прошлый раз. Он все так же красовался на фоне своего произведения и о чем-то с упоением рассказывал новой порции интересующихся. Он явно наслаждался звуком собственного голоса.

Я начал неспешно кружить по залу, аккуратненько поглядывая по сторонам.

Игра в ценителя современного искусства меня забавляла. Вот какая-то мазня в старинной раме – тут, конечно, нужно задержаться, постоять пару минут, покачать головой, а потом удовлетворенно цокнуть языком. У этого экспоната, который больше всего напоминает банку с огурцами, нужно обязательно перекинуться парой возвышенных фраз с другими «ценителями».

Вальяжно закурив сигарету у какой-то сине-зелёной кляксы, я не преминул вслух восхититься свежим незамутненным взглядом автора, однако, с легким разочарованием отметил некую размытость образа и слабость воплощения. Похоже, я сегодня был в ударе.

Какой-то напыщенный пузан с удивлением воскликнул:

– О Боже, вы правы! Как вам удалось так тонко прочувствовать концепт? Я бы лучше и не сказал.

Вместо ответа я лишь снисходительно улыбнулся.

А еще я с интересом наблюдал за собравшейся публикой. Буйство образов, когда каждый пытался показать во всей красе свою яркую индивидуальность, для меня постепенно сливалось в одно студенистое месиво, обильно сдобренное напускной винтажностью. От такого количества разномастных фриков начинало мутить.

Но я держался. Держался изо всех сил. Да моей стойкости позавидовал бы «зашитый» алкоголик, по ошибке запертый на ночь в винно-водочном магазине. Хотя, по правде сказать, Штирлиц был близок к провалу, когда я случайно подслушал, как две девочки обсуждали глубочайший смысл в висящем на стене огнетушителе, который из-за высверленных в нем дрелью дырок напоминал собой разновидность решета. Эти юные создания чуть было не сломали мой бедный мозг своими размышлениями вслух. Они в этом огнетушителе узрели одновременно фаллический символ, модель вселенной, трагедию маленького человека и еще черт знает что.

Сразу вспомнился бородатый анекдот про занавески. Вот написано в книжке, что занавески были синими. А о чем говорит литературный критик? А он говорит о том, синие занавески отражают безмерную депрессию автора и отсутствие желания бороться дальше. А автор? Что он хотел этим сказать? Занавески, бл@ть, были просто синими! И точка!