Асафетида

Решить вопрос с погребением на древнем погосте, официально закрытом, ей помогли чиновничьи контакты. Здесь же, в Иоанна Богослова, договорились и об отпевании, но за день до похорон настоятель попал в больницу с тяжелым пищевым отравлением грибами. Об этом сообщил тете Зине батюшка Алексий из Василия на горке: он позвонил ей сам и любезно предложил принять усопшую.

За обнаженными кронами кладбищенских кленов маячит кирпичный контур нашей старой общаги. Бывало, что в детстве мы забредали сюда по-соседски дворовой компанией: покататься верхом на памятниках с “ятями” в эпитафиях да побегать в пятнашки между столетними дубами и ясенями. Кладбище не действовало, сторож отсутствовал, а церковь Иоанна Богослова на Милявице постройки XVI века еще не успели восстановить: в эпоху советского запустения она была даже не складом, а бесхозной руиной.

Когда хоронили бабушку, на земле еще лежали останки багряно-золотого покрова. За прошедшее время листья сгнили. Зимняя почва коричневеет в ожидании снега. Протискиваясь боком между оградами, я замечаю за деревьями пожилую чету, что, взявшись под руку, шествует к храму. Не считая их, вокруг пустынно.

Отворив калитку, ступаю к могиле. От декабрьских дождей холмик развезло, крест накренился. Силой собственного веса я возвращаю его в вертикальное положение, собираю ветки с холмика и подпихиваю в мусорное новообразование за оградой, которое комендантша божилась расчистить еще к похоронам, но за два месяца никто и пальцем не пошевелил.

Покупая Лере корову, в том же отделе я приметил миниатюрную елочку по скидке. Мне захотелось купить ее для бабушки, но, когда неделю спустя я вернулся со стипендией на карте, желтый ценник уже убрали. Денег хватило не на многое: в клубок мишуры у подножья креста я укладываю два матовых шарика – один синий, другой сиреневый. Творение напоминает гнездо карнавальной жар-птицы, которое тотчас разоряет налетевший из-за кустов хищный ветер.

– В земельку лучше закопай, Ванечка. Мертвым – в земельку лучше. – От голоса в абсолютной тишине у меня подкосились колени. Я и сам не заметил, как опустился на край холмика с уложенными на нем тремя венками.

На скамейке сидела бабушка. Одета она была точно как во гробу: в желтое платье, которое выбрала тетя Зина, так и не найдя своего любимого бордового с блестками. На голове был повязан белый платок.

– Тяжко, Ванечка, когда рученьки-то связаны. Ох горюшко, – поймала она мой взгляд: веревка, которой у покойницы были крест-накрест связаны кисти рук, безобразно впивалась в восковую плоть.