Аскольдова могила

— Кто дал мне эту волю? — повторил незнакомец с какою-то чудною усмешкою. — А вот посмотрим, совсем ли ты отвык от имени того, кто не был твоим господином, а мог тебе приказывать. Слушай, Всеслав: тот, кто дал мне эту волю, был некогда отцом твоим!

— Моим отцом? — повторил юноша.

— Да!

Всеслав спрыгнул с коня и, схватив за руку незнакомца, вскричал с живостью:

— Ты знаешь моего отца? Ах, скажи мне!..

— Постой, постой, молодец, отвечай прежде на мои вопросы! Ты круглый сирота, не правда ли? Не знаешь ни отца, ни матери?.. У тебя нет ни роду, ни племени?

— Да, я круглый, бесприютный сирота! — сказал с горестью Всеслав. — Нет, нет, — продолжал он, — я был сиротою, когда не знал еще небесного отца моего, но теперь…

— Да речь не об этом отце, — прервал с нетерпением незнакомый. — Этих отцов-то у нас много, да мало они о нас думают. Скажи мне, Всеслав, когда ты был еще младенцем, то был призрен великою княгинею Ольгою, не правда ли?

— Да, меня воспитала премудрая княгиня Ольга.

— Премудрая!.. Она была премудрою, когда обманула послов древлянских и отомстила за смерть своего мужа, а не тогда, как поехала в Византию для того, чтоб пресмыкаться у ног иноземного царя и выплакать себе новую веру.

— Не говори ничего дурного о моей благодетельнице, — сказал с твердостью Всеслав, — или я не стану отвечать на твои вопросы.

— Добро, добро, дело не о том! На чьих остался ты руках, когда умерла эта премудрая Ольга?

— Она поручила меня Малуше, матери нашего великого князя Владимира.

— И ты вместе с нею отправился в Новгород?

— Да! Там прошли первые годы моего детства; там возмужал я и узнал наконец, что у меня нет ни отца, ни матери.

Незнакомец устремил свои сверкающие взоры на юношу.

— Еще один вопрос, — сказал он, — не помнишь ли ты, не слыхал ли от кого-нибудь, где нашли тебя, когда ты был еще грудным ребенком?

— Со мной об этом никогда не говорили; мне помнится только, что однажды Малуша, беседуя при мне с воеводой Претичем, промолвилась о каком-то сироте, найденном в дремучем лесу; но я не знаю, обо мне ли она говорила?

— Итак, нет сомнения, — прошептал вполголоса незнакомец, — это он!

Глаза его заблистали дикой радостью.

— Наконец я нашел тебя! — продолжал он, глядя с восторгом на удивленного юношу. — Так это ты, последняя отрасль злополучного племени, единый наследник и славы, и бедствий твоих знаменитых предков.

— Моих знаменитых предков? — повторил с удивлением юноша.

— Всеслав, Всеслав! — продолжал незнакомый голосом, исполненным уныния. — Было время, и твой древний род, как гордый, осанистый дуб, красовался пред всею землею Русскою; злодеи посекли его у самого корня, — он пал, и ветры буйные разметали по свету его изломанные ветви!

— Но кто же я!

— Покамест — слуга и раб Владимира, — сказал с горькою усмешкою незнакомый. — Слуга и раб!.. — повторил он. — Но погоди, Всеслав: скорее светлый Дон покатит вспять серебряные струи свои; скорее быстрый Днепр потечет болотом в землю Угорскую и станут мощного орла называть синицею, чем величать тебя слугою Владимира, слугою этого презренного рабынича!..

— Перестань! — вскричал Всеслав. — Я не дозволю тебе оскорблять при мне великого князя. Я не знаю, кто ты, а Владимир вспоил и вскормил меня; он мой государь и благодетель!

— Правнук Олега — твой государь и благодетель! Безумный, назовешь ли ты благодетелем своим злодея, который предательски умертвил тебя, позаботился отправить тризну над твоею могилою?

— Я не понимаю тебя.

— А когда поймешь, то сердце твое обольется кровью. Но не здесь я должен открыть тебе эту тайну; не мне принять твои клятвы, не мне благословить тебя на великий подвиг, Всеслав, ты знаешь крутой берег Днепра, именуемый местом Угорским?

— Там, где развалины христианского храма?

— Да! — отвечал, нахмурив брови, незнакомец. — И теперь еще эти презренные христиане сбираются по ночам на его развалинах.

— Ты напрасно обижаешь этих благочестивых людей, — сказал Всеслав. — Не должно порицать того, чего мы не знаем.

— Ого! Так ты за них заступаешься? — прервал незнакомый. — Ну, чуяло мое сердце!.. Да неужели этот полоумный старик, у которого ты сегодня провел все утро, успел уже соблазнить тебя? Да нет: ты молодец — не может статься! И захочешь ли ты из удалого витязя превратиться в слабую жену; вместо крови врагов твоих лить слезы и каяться, как малое дитя, в твоих житейских прегрешениях? Нет, нет! Не медовые речи старика, а разве голубые глаза его дочери очаровали твой разум. И если это так, то, по мне, все равно: люби дочь и, чтоб угодить отцу, поклоняйся вместе с ним, кому ты хочешь; помни, что ты рожден не для того, чтоб плакать и каяться. Послушай: когда ты желаешь знать, кто были твои родители, то приходи сегодня, в полночь, один, на место Угорское: я стану дожидаться. Мы будем только двое, и если от слов моих не закипит кровь в твоих жилах; если душа твоя не вспыхнет местью; если ты, как малодушный христианин, заговоришь о милосердии и прощении, — то найдется третий, и горе тебе, Всеслав, когда не благословение, а проклятие его раздастся и грянет над твоею головою. Прощай!