Аскольдова могила

— Я прощаю другу отца моего это обидное подозрение, но если б кто-нибудь другой…

— И всякий другой на моем месте, — прервал незнакомый, — усомнился бы в твоем мужестве. Кто, вместо того чтоб отомстить за пролитую кровь своих предков, твердит о благодарности и милосердии, тот не воин, а робкая жена или малодушный христианин — это одно и то же. Послушай, Всеслав, быть может, внимая речам моим, ты думаешь: «Не безумный ли он? Что могут сделать два человека, без сообщников, без войска, восставая против могучего владыки всей земли Русской?» Так знай же, Всеслав, что при одном известии о смерти Владимира многочисленные полчища печенегов ворвутся в пределы киевские; что Русское море покроется греческими кораблями; что храбрый косожский князь Редедя, предводительствуя своими крылатыми полками, пронесется вихрем через царство Тмутараканское и раскинет шатры свои в заповеданных лугах княженетских и что бранный крик этой бесчисленной рати сольется в одно общее восклицание: «Да погибнет сын Святослава и княжит в великом Киеве Всеслав, правнук Аскольдов!»

Увлекающий жар, с каким говорил незнакомый, огонь, который пылал в глазах его, эти слова, исполненные уверенности и силы, поколебали наконец твердую решимость юноши. Помолчав несколько времени, он сказал:

— Веремид, ты напрасно обольщаешь себя ложною надеждою: если б я и согласился восстать против Владимира, если бы успех увенчал мое правое дело, то и тогда могу ли я быть государем великого Киева? Что значит название князя без любви народной? А возведенный в это достоинство тобою, я сделаюсь ненавистным для всех киевлян. Твое ужасное имя, неразлучное с моим…

— Да оно-то и будет тебе верным средством к приобретению народной любви, — прервал с живостью незнакомый. — Послушай, Всеслав, — продолжал он вполголоса, — когда все будет кончено, когда, провозглашенный князем Киевским, ты выйдешь на площадь пред храм Перунов давать суд по правде своим подданным, прикажи тогда привести меня пред ясные твои очи: я объявлю при всех настоящее мое имя, и ты вели казнить меня на лобном месте, как подлого предателя и злодея. О, верь мне, Всеслав, — одно это уже навсегда привяжет к тебе сердца всех киевлян! Они любили Ярополка, и тот, кто отомстит за смерть его, будет их отцом и благодетелем.

— Как, — вскричал Всеслав, вне себя от удивления, — ты хочешь, чтоб я для утверждения моей власти предал тебя в руки палача?..

— Чему же ты дивишься?.. — прервал хладнокровно незнакомый. — Да для чего же я и живу на этом свете? Если только по приказанию твоему поведут меня на казнь, то будь спокоен, Всеслав, — мгновение, в которое я преклоню на плаху главу мою, вознаградит меня за все претерпенные бедствия. О, как сладостно мне будет умереть с мыслью, что правнук Аскольда пирует за княжеским столом Владимира, что я возвратил ему наследие отцов его и, придав себя позорной казни, свершил до конца мой земной подвиг!

В эту самую минуту что-то похожее на глухой, однообразный топот пронеслось по воздуху и звуки каких-то невнятных речей слились с тихим ропотом Днепра. Незнакомый стал прислушиваться; вдруг взоры его помутились, побледневшие губы задрожали, волосы стали дыбом.

— Так, — сказал он прерывающимся голосом, — это вы, неоплаканные, неотомщенные тени! Это ваш радостный и прискорбный ропот! Чу! Слышишь ли, как застучали кости в истлевшем гробе твоего прадеда? Слышишь ли этот глубокий подземный стон?.. Пробудись, о, пробудись, Аскольд! Твой правнук здесь, у твоей могилы… Час мщенья наступил… меч занесен!.. Гибель за гибель, кровь за кровь!..

— Отмщаяй, от Господа обрящет отмщение… — раздался едва внятный шепот.

Всеслав оглянулся: кругом не было никого, и только звуки тихих речей от времени до времени раздавались в отдалении.

— Всеслав! — продолжал с возрастающим жаром незнакомый. — Всеслав, еще мгновение — и будет поздно!.. Клянись над могилою твоего прародителя исполнить заповеданное тебе отцом и матерью! Клянись в непримиримой вражде к Владимиру и всему его потомству!..

Всеслав не отвечал ни слова; он смотрел пристально на развалины и, казалось, не слышал речей Веремида.

— Ты молчишь? — вскричал незнакомый. — Ты колеблешься?.. Сын бездушный и недостойный потомок Аскольда!.. О, да будет проклят час, в который ты стал слугою Владимира! Да будут прокляты воспитавшие тебя подлым рабом! Да будут прокляты сами боги, ожесточившие твое сердце!.. Да, я проклинаю их!..

В эту самую минуту в развалинах раздался тихий и согласный клир.

— Чу! Что это? — спросил вполголоса незнакомый.

— Разве не слышишь? — сказал Всеслав. — Ты проклинаешь твоих богов, а они благословляют своего господа: это христиане.

Незнакомый нахмурил свое густые брови.

— Я и позабыл, — сказал он, — что здесь сходбище этих бродяг и нищих. Проклятые полуночники! Не слушай их, Всеслав!

Но Всеслав, по какому-то безотчетному побуждению, сделал уже несколько шагов к развалинам.