Аскольдова могила

— А на что ж мне и смотреть, как не на тебя, мой бесценный, милый друг! — шепнул Всеслав, прижимая ее к груди своей.

— Как «на что»?.. Видишь ли там, на зеленом лугу, словно снежок, белеют ландыши?

— Ты в сто раз белее их, моя ненаглядная.

— А вон посмотри там, за ручьем, какие яркие малиновые цветы!

— Твои алые уста милее их.

— А этот зеленый лес, как пышет от него прохладою!.. А эти светлые лазурные небеса…

— Они темнее твоих голубых очей, моя суженая!

— Да полно меня хвалить, Всеслав, — мне, право, стыдно!

— Ты краснеешь?.. Красней, красней, моя радость! О, как ты хороша, Надежда! — вскричал Всеслав, глядя с восторгом на свою невесту. — Во всем Киеве, в целом свете нет краше тебя! И когда мои товарищи тебя увидят…

— Ах, нет, Всеслав, не показывай меня никому.

— Так ты не хочешь, чтоб другие тобою любовались?

— А на что? Коли я хороша для тебя, мой суженый, так какое мне дело до других.

— И ты не желаешь, чтоб все знали, как ты пригожа?

— Все! А что мне до всех? Была бы только Надежда люба тебе, мой друг, так другие думай что хочешь, — мне и горюшка мало. Да что это батюшка нейдет? — прибавила она, вставая со скамьи и смотря вверх против течения ручья. — Вот уж солнышко показалось: он всегда об эту пору завтракает.

— Видно, не кончил еще своего дела.

Надежда покачала печально головою и призадумалась.

— Что ты, моя радость, — спросил заботливо Всеслав, сажая опять подле себя Надежду, — что с тобой?

— Не знаю, мне что-то вдруг стало так грустно. Я вспомнила матушку… Так-то и она, бывало, дожидалась его, сердечная, а теперь…

— Что ты, что ты, Надежда? Ты побледнела… Ты плачешь!..

— Ах да, мой милый друг, какая-то грусть и тоска… О, не покидай меня, Всеслав… не покидай бедную, бесприютную сироту!.. У меня нет матери, и если батюшка…

— Полно, не греши, Надежда!.. Бог милостив: он, верно, сохранит от всякой беды отца нашего.

— А разве Господь не может призвать его к себе?

— Да отчего ты это думаешь?

— Я и сама не знаю, но мне вдруг пришло в голову, что матушка так давно уже его дожидается.

— Дожидается?.. Где?..

— Вон там, мой друг!.. — сказала Надежда, подняв кверху наполненные слезами глаза свои. — Посмотри, Всеслав, посмотри! — продолжала она с живостью. — Видишь ли там, высоко, очень высоко, белого голубя?

— Вижу! вижу!.. Почти под самыми облаками!.. Смотри-ка, он как звездочка золотая светится от солнца.

— Как чудно!.. — шепнула Надежда, продолжая смотреть на голубка. — Кажется, как будто бы он все на одном месте, словно дожидается кого-нибудь… Постой — вот зашевелился… опускается к нам… Ах, как шибко он летит!..

В эту самую минуту, другой, белый, как снег, голубь с быстротою молнии пронесся так близко подле Надежды, что тихий ветерок от его крыльев взвеял кверху ее русые локоны; в то же самое мгновение отдаленный и последний удар грома долетел до их слуха, и, повторяемый отголоском, зарокотал по лесу.

Два голубка слетелись, радостно затрепетали своими крылышками, понеслись все выше, выше и наконец исчезли за облаками.

— Улетели! — сказала Надежда с тихим вздохом, который, казалось, облегчил ее сердце. — Уж как же им должно быть весело!.. О, зачем и мы не можем летать, как эти голубки, мой милый? Мы поднялись бы с тобою, как они, туда за облака; полюбовались бы на ясное солнышко, посмотрели бы, хотя издалека, на славу Божию.

— А там, — прервал Всеслав, — мы полетели бы с тобой, где вечная весна, где всегда зеленеют деревья и листья никогда не опадают, где круглый год все поля усыпаны цветами благовонными и каждый день тихий ветерок навевает прохладу в полдень и затихает к вечеру.

— Да полно, есть ли такая земля, Всеслав? — сказала Надежда. — Я слыхала, что краше царства Византийского нет страны под солнцем, а и там не всегда весна бывает.