Читаем Аскольдова тризна полностью

Царя — старшего брата Сфандры — звали Мадин, и дворец его стоял в центре городища. Сложен он был из камня, с основательным высоким фундаментом. Возле днём и ночью дежурили многочисленные охранники-джигиты.

Доброслав никак не мог привыкнуть к их слегка лающему говору, так как чуть ли не каждое слово они произносили с кратким «и». (Через несколько веков царкасы утратили эту особенность и, к примеру, такое слово, как «йахши» — «хороший», выговаривали уже по-другому — «ахши».)


Почти два месяца русы находятся в гостях у царя царкасов и не понимают, что дальше будет. Об отъезде в Киев Сфандра, кажется, и не помышляет; попробовала было Настя у неё что-то узнать — ничего не узнала, попыталась и мамка Предслава — безрезультатно. Чтобы не застаиваться и «иметь в теле силу», как любил говорить Клуд, дружинники стали вместе с воинами-царкасами на речном берегу «джигитовать» и понарошку рубиться друг с другом. Поднимали валуны, благо их тут обильно было рассыпано, взваливали на грудь и бегали с ними.

Мадин-царь держался со всеми ровно, никого из русов не выделяя; зато Клуд подружился с его младшим братом Косташем. Изъяснялись они, правда, но первоначалу всё больше жестами, потом какие-то слова хозяев Доброслав усвоил, да и Косташ чуть-чуть понимал язык русов, ибо однажды с царскими послами побывал в Киеве и немного жил там. Любознательный отрок с большими тёмными, как спелые сливы, глазами, с узкими ладонями рук, которые тем не менее очень крепко держали рукоять клинка. Подружился с Косташем и Радован, только дружба эта почему-то не нравилась Сфандре. Не нравилась она и царю...


Как-то Радован и Косташ играли в лошадки: сперва Радован — крепкий бутуз — катал на спине младшего брата Сфандры и царя, затем тот приёмного сына Клуда. Доброслав тоже был здесь. И тут из дворца выбежал джигит, бросился к мальчишкам, схватил за руку Косташа и стал ему выговаривать за то, что он, царский брат, как осел возит простого кешака (человека из низов). «Царь сердится!» — добавил джигит. Думал, что Клуд не понимает их языка, но Доброслав уразумел всё, что сказал царский охранник...

Придя домой, Клуд поведал об этом жене. Настя не удивилась:

   — Сфандра тоже стала сторониться меня и Предславы. Будто догадывается, что я гляжу за ней по велению Аскольда и что Предслава знает, кто порешил её родственника-христианина в молельной пещере...

   — Так мы ничего не разведаем... А чую, что они с братом-царём что-то затевают, если только уж не сотворили такое «ау», которое во вред Аскольду откликнется. — Потом спросил, чуть засмущавшись: — Как чувствуешь себя? — и показал глазами на уже начинающий пухнуть живот.

— Пока йахши, как говорят царкасы, — засмеялась Настя.

   — Вот мы на их языке разговариваем...

Прошло ещё два месяца, и Клуд начал беспокоиться, размышляя об обратной дороге — вдруг Сфандра примет решение ехать: не растрясёт ли долгая езда его ненаглядную?..

Отважиться, да и впрямую спросить, что старшая жена Аскольда вообще думает предпринимать?.. Спросил.

   — Ждите, милые, ждите... — ответила на сей вопрос Сфандра. — А ты, Клуд, на рыбалку бы, что ли, съездил или на ловы. Знаешь, какие козлы по горным кручам прыгают?..

Видит Доброслав, смеётся над ним старшая княгиня киевская, а почему — невдомёк. А чтобы выглядело так, что Клуд охотно воспринимает её советы, с несколькими дружинниками и джигитами действительно не раз и не два выезжал и на рыбалку, и на охоту на горных козлов. И везло: привозили много пойманной рыбы, убитых животных. Часть их шла на жертвоприношения, другая жарилась и поедалась на пиру, в котором участвовали царкасы. Пили бузу[66], ели, пели гимны богам. Иногда кое-кто из русов, разругавшись между собой, устраивали драку, правда, дело до ножей и мечей не доходило. Но джигиты в неё не ввязывались, соблюдая строжайший приказ царя — ни в какие свары с киевлянами не влезать...

Исподволь Клуд всё же пытался разузнать, что и как... Заметил: давно куда-то запропастился жрец киевского капища, — осторожно спросил о нём Косташа.

   — Он уехал с белыми верховыми в Чёрную Булгарию.

   — А кто такие белые верховые?

   — Пo-нашему, значит казаки. «Каз» — это верховой, кочевой, а «ак» — белый. Накидки у них из белой козьей шерсти. У вас они называются корзна, а у нас — бурки...

   — В Чёрную Булгарию-то зачем?

   — Будут разыскивать сына вашего князя Аскольда, мужа нашей сестры. Чтобы опознать, и взяли с собой жреца, который хорошо в лицо его знает...

   — Для чего же Всеслав им понадобился?

   — Может, пригласить в гости хотят?.. Моей сестре он ведь тоже сыном приходится.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги