Аскольдова тризна

«Сыном... Как бы не так! — подумал Клуд. — Вот почему у Радовила Сфандра жреца в поездку выпросила. Вот для какого тёмного дела он ей был нужен! Найдут Всеслава — убьют... Дурень я, дурень! И чего ждал?! Не простит мне сего недогляда Аскольд, если что с сыном случится. Он же его в соправители к себе хотел определить... В злом умысле и Дир непременно замешан... А тут ещё с Настей незадача. Сам-то вскочил бы на коня и — в Киев. Аскольда предупредил бы. Но отъедешь без приказа, царь и Сфандра поймут, с какой целью. Отомстят за меня Насте и Радовану».

Рассказал обо всём жене, та поначалу в слёзы, а как только пришла в себя, трезво пораскинула умом, да и придумала.

Придумала она, конечно, вещь жуткую, сразу не поверишь, что подобное исторгнула голова Насти, а не чья-то другая, ибо такое могла изобрести только очень злобная и коварная женщина. А древлянка ею не являлась, и взбрело сие на ум от безысходности положения, в котором она, беременная, сын её Радован и муж оказались. Выход увиделся Насте в том, чтобы Доброслава погибшим при царском дворе посчитали. Тогда бы ничего такого Сфандра не заподозрила, наоборот, пожалела бы бедную вдову да ещё будущую мать, у которой к тому же ещё одно дитя на руках осталось. А тем временем Клуд, живой, втихомолку подался бы к Аскольду и предупредил об опасности, грозящей его сыну Всеславу.

— Следует тебе, Доброслав, поехать пострелять горных козлов вместе с Косташем, а разрешение на это получить от самого царя Мадина. Но перед тем, как отправиться в горы, схорони осёдланного коня с тоболами съестных припасов в камышовых зарослях за городищем, а далее... Страшно говорить об этом, но ничего не поделаешь... — излагала свою задумку древлянка. — Столкни в ущелье Косташа и его лошадь. Свою тоже... Только убедись, что младший брат царя убился до смерти. Сам же проберись к зарослям, дождись ночи и начинай пробираться в Киев. Вас хватятся, будут искать в том месте, где вы охотились, найдут мёртвых Косташа и лошадей, подумают, что ты, может быть, жив и, раненый, уполз куда-то... Тоже начнут искать, а твой след и простыл — далеко от Адиюхского городища будешь.

Так всё и было обставлено Доброславом. Великий грех взял он на свою душу, умертвив ни в чём не повинного мальца, но Клуд посчитал, что большая часть этого греха ложилась прежде всего на Сфандру, ибо начало всех страшных дел исходило как раз от неё.

В Киев Доброслав прискакал тоже тайком, не раскрывая себя, но опоздал! Аскольд пребывал в глубокой скорби: ему доложили, что какие-то люди зарезали Всеслава...

Клуд увидел киевского князя в одрине[67]

молящимся на коленях перед иконой Божьей Матери. Рядом с ним находился Кевкамен. Аскольд повторял за ним:

   — О пресвятая Дева, мати Христа Бога нашего... Вонми многоболезному воздыханию душ наших... Утоли скорби наши, настави на путь правый нас, заблуждающихся, уврачуй болезненная сердца наши и спаси безнадёжных, даруй нам прочее время жития нашего в мире и покаянии проводити...

Доброслав сию молитву к Матери Бога слышал не раз от Константина и Леонтия, когда наваливались на них какие-то беды. Кажется, помогало, потому что они вставали с колен с просветлёнными лицами.

И сейчас Аскольд поднялся во весь рост с таким же лицом. Увидев Клуда, ничуть не смутился, а, узнав от него всё, обратился с речью:

   — Тебе, Клуд, в Киеве оставаться теперь нельзя... Один, кто увидит, смолчит, другой — скажет. И побежит слово далеко, Сфандры достигнет... Тогда твоим у неё несдобровать! Уезжай куда хочешь... Снова странником быть тебе уготовано. Но так, видно, Богу угодно... — кивнул на икону. Затем подошёл к столу, вынул из него увесистый мешочек с золотом. — На, возьми! И на дорогу, и для того, чтобы как-то смог и своих вызволить. С Обезских гор Сфандра в Киев, как понимаешь, никогда не приедет... Для тебя же теперь где торно, там и просторно. Не бойся дороги, были б кони здоровы... А будешь во времени и нас помяни. До встречи...

Только знали бы они, что встречи этой уже никогда не будет и что видит Клуд старшего киевского архонта в последний раз.

   — Да, ещё вот что, — добавил Аскольд. — Мальчонку Любима, сироту, взял я в младшую дружину.

Клуд поблагодарил Аскольда, низко-низко ему поклонился — будто чуяло сердце, что не увидятся более, — и низким поклоном ещё как бы дал понять, что разделяет горе архонта.

Аскольд не стал укорять Доброслава, лишь положил ему на плечо руку, слегка улыбнувшись.

Но Клуду не пришлось долго раздумывать, в какую такую сторону ему податься: на другой день нашёл его Кевкамен и передал повеление старшего князя ехать с посольством к патриарху Фотию с просьбой прислать в Киев настоящего епископа.

   — Князь Аскольд и некоторые его приближенные окреститься захотели, — не скрывая радости, сообщил грек. — А про тебя я всё знаю... — добавил он. — К жене погоди ехать. Дай волне, поднятой гибелью младшего брата царя Мадина, улечься... Поэтому, Клуд, останься пока в Византии. Фотию ты известен, да и в хартии, предназначенной ему, про тебя прописано.