Аслан и Людмила

— Барчука не затопчите, ироды! — закричала та же голосистая баба.

Над молодым барином тоже вволю посмеялись девки и бабы. Посмеялась и Людмила, но тут же забыла о его существовании, увлеченная кулачным боем. Поначалу она выбирала кого-нибудь из толпы и следила то за тем чернявым, то за этим рыжебородым. Но скоро почувствовала, что захвачена общей атмосферой боя. Звуки ударов, топот, ругательства, шумное дыхание, кашель, размазанная по лицам кровь… Она вдруг представила, что бой идет за нее, за нее мужики проливают кровь, и счастливый победитель получит ее как боевой трофей, как пленницу.

Людмила закрыла глаза. Она видела, как под рев восторженной толпы бородатый мужик с красной от крови бородой бросает ее тут же на траву, где корчатся от боли поверженные враги. И прямо тут, в виду Божьего храма… Людмила вздрогнула, открыла глаза и перекрестилась на церковный крест.

— Таракановские бегут! Погнали таракановских! Как и на Троицу… Прасловы взяли!

Что они такое взяли? Кто достался победителям? Людмила видела, что мужики спускаются к реке, встают на колени, как звери на водопое, и опускают разбитые в кровь лица в бегущую куда-то на юг речку Гранку. Так же стоял и Борский, хотя крови на нем не было, но губа у него распухла, и медленно заплывал глаз.

Людмила спустилась вместе с бабами в низину. Здесь пахло потом и кровью. Бабы разбирали своих охающих, превратившихся вдруг в капризных детишек, мужиков. Людмила подошла к Борскому и протянула ему платок.

— Вот, Алексей, намочите и приложите его к глазу. А то вы на правую сторону — совсем калмык или киргиз.

— Как вы здесь оказались? — спросил он, глядя одним глазом на ее качающееся в реке отражение.

— Как я… Как вы здесь оказались, Алексей? Хождение в народ? По-моему не очень удачное.

— Грубая медвежья сила, звериный инстинкт. Я хотел показать преимущество настоящего искусства, английского бокса, цивилизованной Европы перед дикостью и варварством. Аполлон или мясник? Вот в чем вопрос…

Люда смотрела на его худые плечи, проступающие под мокрой, испачканной в траве, рубашкой позвонки. Пьеро — кулачный боец. Он тоже бился за нее, но проиграл.

— Мясник, значит, победил?

— Выходит, что так, — Борский то ли кивнул головой, то ли стряхнул с волос речную воду. — Только сам черт не разберет в этой свалке. Со всех сторон летят кулаки. Даже в кулачном бою нет порядка на Руси. Такой вот кулачный бой, совершенно бессмысленный…

— …И беспощадный, — добавила Людмила. — Алексей, верните мне платок. Я сама вам оботру лицо.

Он выпрямился и с явной неохотой вернул ей платок.

— Я очень страшный? — спросил он, вздрагивая от ее прикосновений даже через мокрый, холодный платок.

— Мне вы такой нравитесь гораздо больше, — с улыбкой сказала девушка. — Теперь вы по крайней мере, не рисуетесь.

— Куда уж рисоваться, — вздохнул он печально, — раз меня и так разрисовали.

Людмила снова смочила платок в речной воде, приблизилась к Борскому и вдруг, закрыв платком ему здоровый, не заплывший глаз, легонько дотронулась губами до его распухшей губы.

2003 год. Москва

Высадил Паша дочь за квартал от школы.

— За угол завернуть, конечно, жаба задушила! — мрачно прокомментировала Мила.

— Давай, давай! — нетерпеливо поторопил он, не обращая внимания на ее недовольство. Он уже начинал опаздывать. — Целую! — и подставил щеку для дочернего поцелуя.

— Не дождесся…

Она выскочила и, хлопнув дверью, быстро зашагала по улице. Отец только головой покачал и зубом цыкнул. Резко надавил на газ и, взревев мотором, умчался. А перед глазами все витала удаляющаяся фигурка дочери… Вот в его время девчонки ходили в школу в коричневой форме с передниками и в туфельках. И как они сейчас учатся в таком виде? Даже будучи в душе художником, он с трудом понимал этот странный «прикид» — на джинсах коротенькая юбка, поверх тонкого свитера яркая футболка. Центр Помпиду какой-то. Все исподнее наружу. А язык на нос наматывать для красоты не пробовали? М-да… Выросла девочка.

Он вспомнил о том, что, будучи еще молодым студентом богемного института, клялся себе не занудствовать с собственными детьми так, как это делала его мама. Она все хотела, чтобы он выглядел прилично, все уговаривала его надеть рубашечку с галстуком. «Я тебя растила, растила. Вырастила. А мужчины так и не увидела. Потешил бы хоть материнское сердце, Павел!»

Он потешил ее пару раз, дома, на минутку. Но оказалось, что галстуки ему никак не идут. Нонсенс какой-то. И потом, ну какие рубашечки с галстуком могли быть на его факультете, где учились одни творцы? Растянутые свитера, рукава до колена, стертые до дыр джинсы и высокохудожественно ниспадающие на глаза пряди волос. Что же сейчас хотеть от детей? Но как-то в душе все равно бродило недовольство Ну зачем себя так уродовать? Что за отрицание красоты? А еще претендует на то, что художница… Косу хоть удалось отстоять…