Аспазия

Сцена в храме Деметры сделалась басней города и Аспазии пришлось переносить позор, связанный со всяким поражением. Конечно, не было недостатка в женщинах, которые стояли на ее стороне, но большая часть ее пола, благодаря зависти и злым наговорам врагов Аспазии, была возбуждена против нее.

Печальное настроение часто овладевало Периклом. Он вспоминал невозмутимое счастье, которым наслаждался с милезианкой в свое короткое пребывание в городе ионийцев. Ему часто казалось, что ему более никогда не вырваться от постоянных ежедневных забот и казалось, что он должен бежать из шумных Афин, где его счастье страдало от болтовни злых языков.

Когда в Афины пришло известие, что Фидий окончил своего Зевса из золота и слоновой кости, то Перикл был в восторге от желания Аспазии ненадолго уехать в страну дорийцев. Но путешествие через горы Аргоса и Аркадии было настолько затруднительно для женщины, что мысль о таком путешествии, в первый раз была высказана ею, как шутка.

В афинском народе между тем росло неудовольствие против жены Перикла — неудовольствие, которое по большей части бывает уделом красивых и влиятельных жен, высоко стоящих людей: ей приписывали тайное влияние на государственные планы и предприятия Перикла и утверждали, будто она старается заставить Перикла сделаться тираном всей Эллады.

Избранные авторы комедий и во главе их Кратинос, друг Перикла, негодовавшие на милезианку со времени празднества у Гиппоникоса, не давали ей покоя стрелами своего остроумия: аттическая муза походит на пчелу — она производит мед, но у нее острое жало.

Перикл негодовал и сделал попытку ограничить вольность комедии. Эта попытка была приписана влиянию Аспазии.

— Они, кажется, считают меня за старого льва, у которого выпали зубы, — говорил Кратинос.

И в следующей комедии он бесстрашно перед всеми афинянами осмеивал Аспазию.

Насмешки Кратиноса были чересчур смелы, в них соединялось неудовольствие тайных и открытых преследователей Аспазии, но насмешливая толпа ухватывалась за них и повторяла повсюду. Афинская почва начала гореть под ногами милезианки.

С этого дня путешествие в Илис сделалось решенным делом между Периклом и Аспазией; им казалось легче вступить на каменистую почву полуострова Пелопса, чем оставаться на горящей почве Афин.

В Афинах жизнь милезианки делилась на многих людей, которые согревались в лучах ее ума и красоты, тогда как на идиллических вершинах Аркадии, даже в шумной Олимпии, она будет, так думал Перикл — снова принадлежать только ему одному.

Приготовления к путешествию были быстро окончены и вскоре всезнающая сестра Кимона могла рассказывать всем афинянам, что Перикл собирается оставить Афины и что его возлюбленная Аспазия, которая впрочем хорошо делает, что скрывается от стыда, преследующего ее в Афинах, не хочет расстаться с ним. Нашлись многие, которые смеялись над этой неразлучностью обоих, но нашлись другие, которые втайне завидовали ей.

Рабы и мулы были посланы вперед до Коринфа, чтобы служить для путешествия оттуда по трудно проходимым тропинкам Пелопонеса.

Как легко вздохнули оба, когда оставили за собой некогда столь любимые Афины!

Они нашли широкую элевсинскую дорогу, наполненную путниками. Многие сердобольные люди складывали в храмах богов дороги плоды и другие съестные припасы, чтобы голодные путники могли подкрепиться.

— Мы, эллины — народ любящий путешествия, — говорил Перикл Аспазии, щедрое гостеприимство и веселые празднества влекут нас из одного места в другое и, как ты видишь, о путниках заботятся везде.

Многие цветущие роскошные города привлекали взгляды наших путников: сначала Элевсин — священный город мистерий, где, по желанию Перикла, только что был построен Иктиносом новый роскошный храм для элевсинских тайн; затем Мегара, город Дорийцев, вид которого пробудил в уме Аспазии неприятные воспоминания.

Ее прелестное личико омрачилось. Она молчала, но незабываемое огорчение и незаслуженный позор вызвали на ее глазах слезы.

Перикл понял и сказал:

— Успокойся, твои враги — также и мои: Мегара заплатит за свое преступление.

Приехав в многолюдный Коринф, Перикл остановился в доме своего друга, Аминия, принявшего с большими почестями его и его супругу.

Как Афины находились под покровительством богини Паллады, так и Коринф имел свою покровительницу — Афродиту. Помещенный на высоком холме, ее храм был виден далеко с моря. Тысячи гиеродул — жриц богини, очаровательных дочерей веселья, жили в ограде храма, на вершине горы, которая спускалась к долине искусственными террасами, на которых помещались сады и жилища для приезжавших.

С этой вершины — средоточия эллинских земель и морей — Перикл и Аспазия осматривали чудные горные вершины: видели на севере снежную вершину Геликона; приветствовали горный хребет Аттики и с не меньшим удовольствием видели вдали белеющую вершину афинского Акрополя. На юге взгляды их останавливались на вершинах Аркадии.

Это созерцание было прервано шумом, производимым гиеродулами, прогуливавшимися невдалеке.