Аспазия

— Делай, как знаешь, употребляй какие хочешь средства, но только приведи ее. Ступай и приведи ее сюда, потому что этого желает Перикл.

Задумчивый повиновался и, через несколько мгновений, возвратился в сопровождении женщины, в которой чудно соединялась благородная простота и роскошь форм статуи Алкаменеса.

Перикл сейчас же узнал в ней красавицу, которую видел мельком, идя в гавань с Фидием.

Она была стройна, и в то же время формы ее были роскошны, походка тверда и вместе с тем грациозна. Ее мягкие вьющиеся волосы были золотистого оттенка. Все лицо было невыразимо прекрасно, но лучше всего был блеск ее чудных глаз.

Ее платье, из желтого, мягкого виссона, обрисовывало ее чудные формы. Спереди оно было укреплено на груди аграфом, одна половина верхнего платья, перекинутая через плечо, спускалась сзади до половины фигуры красивыми складками. Красивые руки были открыты до плеч. Это был обыкновенный хитон греческих женщин, который носили иностранки, но ярких и пестрых цветов, какие носили ионийские и лидийские женщины.

Цвет его был ярко желтый, а подол украшен пестрой вышивкой. Каштаново-золотистые вьющиеся волосы спускались с затылка, где их сдерживла пурпурная лента, заколотая греческим трезубцем.

Когда эта очаровательная женщина вошла в сопровождении Задумчивого и очутилась в кругу большого мужского общества, в числе которого находился сам могущественный Перикл, она остановилась как бы в нерешимости, но Алкаменес вышел к ней навстречу, взял ее за руку и сказал:

— Олимпиец Перикл желает видеть прекрасную и мудрую милезианку.

— Как ни велико и ни справедливо мое желание видеть всеми уважаемую женщину, — сказал Перикл, — ты несправедливо умалчиваешь, Алкаменес, о том, что первой причиной этого желания было решение спора между Агоракритом и тобой. Между нами возник спор о том, можно ли представить богиню в образе прекрасной эллинской женщины — у нас, афинян, людей благочестивых и преданных богам. Возмущается совесть при мысли, что смертные могут вызвать зависть в богах, если мы будем представлять божественное слишком по-человечески. Приятно или нет богам наше искусство ваяния?

— Мягкость и ясность греческого неба, — начала милезианка серебристым, очаровательным голосом, — повсюду славятся, и даже варвары признают божественными любимые произведения эллинов. Боги Эллады не прогневаются на афинян, если они построят им храм, столь чудный, как эфир, окружающий их, и создадут такие изображения, красота которых не будет стоять ниже красоты тех, которые приносят жертвы перед этими изображениями. Какова страна — таковы и храмы, каков человек — таковы и его боги! Разве сами Олимпийцы не доказывали много раз, что для них доставляет удовольствие смотреться, как в зеркало, в души афинян? Разве не они вдохнули в людей искусство ваяния? Разве не они дали Аттической земле лучшую глину и самый лучший мрамор для построек и для статуй?

— Действительно, — вскричал Алкаменес, — мы имеем все, кроме достойного поля деятельности! Я и мои товарищи, — продолжал он, — указывая на остальных учеников, уже давно стремимся работать, резец в наших руках горит от нетерпения!

Ропот согласия раздался по всем направлениям в мастерской Фидия при этом неожиданном обороте разговора.

— Успокойся, Алкаменес, — сказала милезианка с особенным ударением в словах, — Афины разбогатели, страшно разбогатели, и, конечно, не даром перевезли через море золотое сокровище Делоса!

При этих словах, красавица чарующим взглядом поглядела на Перикла, который в это время говорил себе:

— Клянусь богами, волосы этой женщины — само растопленное золотое сокровище Делоса, которым всем было бы не дорого заплатить за них…

Затем он несколько времени задумчиво стоял, опустив голову, тогда как взгляды всех были устремлены на него. Наконец он сказал:

— Вы, друзья и покровители искусства, вполне справедливо ожидаете, что делосское сокровище не напрасно привезено сюда и, если бы не множество настоятельных нужд, то я прямо и с большим удовольствием, перевез бы сокровище из Пирея в мастерскую Фидия, но выслушайте, каковым представляется положение дела для того, кто должен думать и заботиться о необходимом.

Когда персы явились в нашу страну, то общая опасность соединила всех эллинов, и, когда была забыта опасность и труды войны, я стал надеяться, что в мирное время и мирным путем будет продолжаться то, что было вызвано необходимостью войны. Следуя моему совету, афиняне пригласили остальных эллинов прислать в Афины своих представителей, чтобы вместе обсудить потребности и дела для всей Греции.