Аспазия

– А я благодарю богов, – сказал Полос, – что хор Софокла достался тебе, Гиппоникос, потому, что как бы ни были хороши актеры, но если хор недостаточно блестящ, то афиняне стучат руками и ногами и заглушают пьесу.

В это время в дом вошли двое новых посетителей, то были актеры Деметрий и Каллипид. Они были любезно приняты Гиппоникосом и обменялись приветствиями с Полосом, с которым уже много раз встречались на подмостках в трагедиях Софокла.

– Теперь я вижу в моем доме собравшимся все, что должно обеспечить победу «Антигоне», – заметил Гиппоникос.

– Упражнение хора, – сказал Софокл актерам, – уже давно началось. Гиппоникос с нетерпением ожидал вас, наконец вы здесь, и мы немедленно приступим к раздаче ролей. Сначала идет роль Антигоны, которую, само собой разумеется, возьмет Полос… Но, – перебил он сам себя, обращаясь к Полосу, – скажи мне, слышал ли ты о прекрасной милезианке Аспазии?

И когда последний отвечал утвердительно, поэт продолжал:

– Если бы мы захотели послушаться этой милезианки, любезный Полос, то я должен был бы просить архонта дозволить мне взять женщину для роли Антигоны. У меня был с ней небольшой спор, в котором она сильно порицала наше обыкновение отдавать женские роли мужчинам и утверждала, что женщине следует дозволить выступать на подмостках. Напрасно ссылался я на маски, которые скрывают лицо и громадное пространство театра…

Полос презрительно засмеялся.

– Как! – вскричал он с негодованием. – Когда я вышел в роли Электры и говорил: «О, божественный свет, о воздушный эфир…», никто не подумал бы, что я не женщина, глядя на мои манеры, слыша мой голос, раздававшийся из-под маски.

– Никто! Никто! – вскричали все.

– А когда я обнимал урну с прахом брата… – продолжал взволнованный Полос.

– Весь театр был тронут и глубоко потрясен! – вскричал Софокл, и остальные согласились с его мнением. – На сцене, – продолжал Софокл, никогда не слышно было более трогательного, более женственного голоса, чем твой.

– Надеюсь, ты не хочешь этим сказать, что мой голос всегда имел женственный характер. Я полагаю, что ты еще помнишь меня в роли Аякса: «О горе мне, что я выпустил эту презренную из рук…»

Голос Полоса при этих словах звучал совершенно иначе…

– Это могучий голос героя! – вскричали все слушатели.

– А мой Филоктет, – продолжал Полос, – помните мое восклицание, когда змеиный яд проникает в мои жилы: «О горе мне!.».

И снова все вскричали:

– Какой страстный голос! Какое естественное выражение ужаса и отчаяния!

– А помните, продолжал Полос, как я в конце трагедии говорил: «…я умираю и прощаюсь с землей, с ее источниками и сладостным питьем…»

– Да, это было прекрасное мгновение, – вскричал Гиппоникос, – но самая лучшая по моему мнению твоя роль – это роль Аякса.

– О, Гиппоникос! – сказал Софокл, – ты вполне справедливо восхваляешь Полоса, но не забывай также заслуг Деметрия и Каллипида: ими также восхищаются во всех эллинских городах, они также помогли победе моих трагедий. – Тебе, Деметрий, – продолжал он, – на этот раз я предоставляю достойную роль Креона, Каллипиду – роль Исмены. Нам нужны еще два второстепенных актера, которые выходят на сцену на несколько минут, но я не хотел бы отдавать этих ролей первым встречным.

– Каждый из нас, – вскричали актеры, – готов изобразить столько лиц, сколько угодно, если только они, конечно, не появляются на сцене в одно и то же время.

– Под маской можно играть все: во-первых, роль Гемона, – сказал Софокл, – так как он появляется только тогда, когда Антигону уже уводят на смерть.

– В таком случае, я мог бы исполнить роль Гемона! – вскричал Полос.

– Роль слепого прорицателя Терезия может взять Каллипид, – продолжал Софокл. – Затем остается еще один страж и один вестник. Этим двум приходится говорить длинный монолог, который должен быть передан, как можно лучше. Нет ничего неприятнее, когда подобный монолог ведется человеком, который едва умеет говорить. Я решился сам взять на себя эти две маленькие роли. В прежних пьесах я много раз выходил на сцену подобным же образом.

Актеры вполне одобрили намерение поэта, и Гиппоникос присоединился к ним.

– Наконец, остается Эвридика, супруга Креона, – сказал Софокл, – она появляется в самом конце трагедии и говорит всего несколько слов.

– Дайте мне Эвридику! – вскричал Полос.

– Она уже отдана, – возразил Софокл. – Один актер, еще ни разу не вступавший на подмостках и не желающий сказать своего имени, хочет сыграть Эвридику.

Любопытство Гиппоникоса и актеров было не мало возбуждено таинственным видом поэта, но последний уклонился от дальнейших объяснений. Он подал актерам тексты трагедии, дал им некоторые указания относительно их ролей и костюмов, в которых они должны были выйти, затем Гиппоникос представил им пятнадцать хористов, считая и начальника хора, и пригласил их присутствовать при упражнении хора.