Аспазия

– Проходя на днях мимо статуи богини Афины на Акрополе, – говорил старый Каллипид в одной из групп в толпе, собравшейся на Пирейском рынке, – я видел, что богиня покрыта целой кучей жуков. Это предвещает мир, сказал я себе, но на следующий день, незадолго до народного собрания, через Пникс перебежала ласка…

– Не предсказывай несчастья, старик, – перебил его голос из толпы.

– Самос станет искать себе других союзников, – возразил старик, – это может вызвать против нас возмущение. Спарта может вмешаться, и возгорится общая эллинская война. Какое нам в сущности дело, самосцы или милезианцы завладеют Приной!

– Мы должны защищать честь Афин, – с жаром вмешался один юноша. Самос и Милет, как принадлежащие к союзу, должны представлять свои споры на решение Афин, как главы союза. Самос отказывается, поэтому Перикл в ярости против самосцев…

– И в своей ярости выпросил у народного собрания себе в помощники мягкого и кроткого Софокла! – смеясь, сказал один голос из толпы.

– Это благодаря «Антигоне»! – снова раздалось несколько голосов.

– Он поступил справедливо – да здравствует Софокл!

– Вы все ничего не знаете, – сказал, подходя, цирюльник Споргилос, которого любопытство привело в гавань, – вы все ровно ничего не знаете в этом деле. Вы не знаете, как устроилась вся эта самосская история, и кто, в сущности, завязал ее…

– Да здравствует Споргилос! – раздались голоса. – Слушайте Споргилоса – он принадлежит к числу тех, которые всегда знают утром, о чем говорили ночью Зевс с Герой.

– Пусть моя ложь обрушится мне на нос! – вскричал Споргилос, – если то, что я теперь скажу, не чистейшая истина. Милезианка Аспазия околдовала Перикла, я отлично это знаю, но, слушайте меня: на следующий день, как сюда прибыло милезианское посольство, я стоял на рынке, глядя, как проходили послы, которые оглядывались вокруг, как люди, желающие нечто спросить. Действительно, один из них подошел ко мне и сказал: «Эй, приятель, не можешь ли ты указать нам жилище молодой милезианки Аспазии?» Эти люди, вероятно, думали, что я не знаю, кто они, но я их узнал бы уже по одним их манерам и дорогим костюмам, если бы не видел их еще раньше. Я отвечал им, как умел, любезно и описал подробно дом милезианки и дорогу к нему, за что они также любезно поблагодарили меня и один за другим двинулись по пути, указанному мною. Начинало уже смеркаться; все они проскользнули в жилище милезианки. Замечайте хорошенько: послы, говорю я вам, втайне вели переговоры с милезианкой, она же сумела возбудить в Перикле негодование против самосцев.

– Вы угадали! – вскричал один из слушателей. – Споргилос действительно знает о чем разговаривает Зевс с Герой. Но смотрите же, вот идет Перикл со своим спутником Софоклом; они без сомнения разговаривают о новых обязанностях последнего.

В самом деле, Перикл и Софокл ходили взад и вперед между колоннами, погруженные в серьезный разговор.

– Ты поразил афинян, – говорил Софокл. В эту минуту Перикла считали способным на все, на что угодно, только не на это. Он казался всем совершенно погруженным в самое мирное занятие: в любовь к прекрасной Аспазии…

– Друг мой, – улыбаясь отвечал Перикл, – можно ли удивляться, что стратегу не дают покоя лавры, приобретенные его друзьями кистью, пером и резцом? Уже давно, признаюсь тебе, чувствовал я себя взволнованным; уже давно испытывал я внутреннее беспокойство, мне казалось, что я один празден среди людей деятельных, и розовые цепи, связывавшие меня, казались мне почти постыдными.

– Как! – возразил Софокл, – разве ты можешь считать себя праздным, когда ты самый деятельный из деятельных, когда все, что делается и созидается, сделалось возможным благодаря тебе!

– Нет, – возразил Перикл, – я не хочу быть только помощником, я хочу действовать сам, и как стратег я могу работать только мечом. Как мог я не увлечься всеобщим стремлением к славе, которым охвачены все меня окружающие?

– И на этот раз ты желаешь разделить свою военную славу со мной? спросил после непродолжительного молчания поэт.

– Да, скорее чем расположение прелестной женщины, – отвечал Перикл, пристально глядя другу в глаза.

Последний молчал несколько мгновений.

– В моей голове, – сказал он наконец, – мелькнул неожиданный свет, и я начинаю понимать истинную причину моего выбора в стратегии.

– Все, что происходит на свете, друг мой, – улыбаясь, отвечал Перикл, – имеет не одну, а сотни причин и кто может сказать – которая главная?

– Не предпочтешь ли ты оставить меня здесь, а взять красавицу с собой в Самос? – спросил поэт.

Перикл снова улыбнулся.