Аспазия

Он спокойно стоял на возвышении и говорил:

— Итак, я не отрицаю существования богов, потому что понятие, которое я стараюсь опровергнуть, должно существовать в мире, как понятие. Я утверждаю только, что качества, которые мы связываем с понятием о богах, не подходят ко многим из них. Постараюсь подробнее разъяснить мои слова. Богов, как в обыденной жизни, так и в старинных и новейших трагедиях, принято называть «добрыми богами». Но боги вовсе не обнаруживают доброты. Если бы они были другими, то действительно сделали бы человека господином творения, а не обращали нас в подвластных рабов. Если бы боги не были эгоистами, они не требовали бы для себя жертвоприношений…

Оратор сделал передышку. Мертвая тишина царила в зале, а один человек, стоя рядом с Ксантиппой сказал своему соседу:

— Болтает он на свою голову…

Ксантиппа стала пробираться в зал с громкой бранью прокладывая себе дорогу в толпе. Слушатели в задних рядах не понимали, чего хочет эта женщина. Но едва ее узнали и имя Ксантиппы было произнесено вслух, как все присутствующие встрепенулись: надо ожидать веселой потехи. Сократ печально опустил голову, заметив приближающуюся жену. Он сделал вид, что не обращает внимания ни на ее приход, ни на странное поведение, но его голос дрогнул, когда он продолжал:

— Боги — эгоисты и ничего не делают даром…

Ксантиппа тем временем добралась до него и воскликнула, не обращая внимания на шиканье, аплодисменты и гоготанье публики, довольной скандалом:

— Боги поступают очень умно, ничего не делая даром!..

В зале поднялся шум.

— Браво, Ксантиппа! — кричали одни.

Между тем Сократ пытался заглушить своим звучным голосом и шум публики, и трескотню жены, так что его можно было слышать в самых отдаленных углах зала:

— Моя жена хочет переговорить со мною наедине; в этом я не должен отказывать ей и потому прошу вас меня немного обождать. Впрочем, наш разговор, пожалуй, продлится довольно долго.

И пока слушатели с шумом и смехом вставали со своих мест, Сократ позволил жене увести себя в соседнюю комнату. Приготовившись вынести бурную сцену, философ немало удивился, когда Ксантиппа воскликнула веселым тоном:

— Ну, теперь не время ссориться; завтра утром я обращу в деньги все наше имущество и до наступления вечера мы уже будем в пути…

Сократ с недоумевающим видом проговорил:

— Я что-то не помню, чтобы у меня когда-нибудь было намерение куда-то ехать.

Ксантиппа вытащила письмо и объяснила его содержание. Тогда Сократ спросил своего ученика:

— Неужели моя жизнь действительно подвергается опасности в Афинах: как ты думаешь?

— Да, учитель, — последовал спокойный ответ.

— А ты, Ксантиппа, полагаешь, что при дворе этого государя я могу жить спокойно?

— Разумеется, если ты подчинишься воле своего высокого покровителя и оставишь богов в покое.

— Значит, я буду там в безопасности, если приспособлюсь среди чужих людей к лицемерию, к которому ничто не могло принудить меня в своем отечестве?

И ты думаешь, что этот государь отнесется терпимее к моему независимому образу мыслей, чем город, гражданином которого я являюсь… Ни за что не поеду!

VII

Сначала его лекция как будто не привела ни к каким дурным последствиям и Сократ подтрунивал над излишними опасениями своих учеников. Проходил день за днем, неделя за неделей, а Ксантиппе все еще не удавалось склонить мужа к бегству. Напрасно заклинала она его своей любовью, будущностью их ребенка, принять это предложение, напрасно угрожала своим гневом, прибавляя, что Сократ рискует погубить заодно и своих учеников. Упрямый старик стоял на своем: он не верил в опасность и говорил, что не согласится бежать, даже если бы его на самом деле стали преследовать за вольнодумство.

Однажды, когда с Акрополя дул жестокий зимний ветер, Сократ вернулся домой в мрачном настроении и сообщил жене о смерти Аспазии.

— Многим мужчинам придется теперь носить траур, — заметил он, — и мне вместе с ними. Бедняжка считала жизнь великим благом и, судя по тому, как она жила, вероятно дорожила ею; значит, у этой женщины было ко мне искреннее расположение, иначе она не стала бы защищать меня.

Между тем, жене Сократа было ясно одно, что их покровительница скончалась и теперь наступил критический момент. В страхе за мужа она попробовала в последний раз обратиться к его сердцу. Она заставила сына слово в слово повторить отцу ее просьбу, вместе с ним бросилась перед ним на колени и со слезами молила согласиться на бегство. Сократ не остался равнодушным к такому проявлению заботливости со стороны Ксантиппы и еще раз перечислил все причины, заставившие его отказаться от приглашения.

— Меня называют философом, — заметил он в заключение. — Но что же такое философ? Разумеется, это человек, умеющий только умереть веселее прочих. Вот почему многие слывут философами лишь при жизни. Мне же хотелось бы убедиться на опыте, действительно ли я обладаю некоторыми качествами мудреца.

Но так как Ксантиппа на все его доводы с возраставшим отчаянием повторяла только одно: «Все равно! Тебе надо бежать. Дело идет о твоей жизни!», то Сократ наконец рассердился и возразил: