Аспекты визуальности художественной литературы

Визуальная специфика эпоса состоит в присутствии дополнительных горизонтов видения, которых нет в других родах литературы — горизонты повествователя и рассказчика. Они способны раскрывать жизнь героев со стороны, не только повествуя о каких-то событиях, но и замечая (и характеризуя со своей точки зрения) внешность героев, их быт и уклад жизни. Отсюда повышенная визуальность в эпосе.

Первые строки рассказа А. П. Платонова «Дар жизни» начинаются словами повествователя, в которых жизнь охватывается воспоминанием: «Иван помнил свою жизнь с одного давно минувшего раннего утра; было ещё темно, когда маленький Иван открыл глаза, но, увидев тьму, он в страхе перед нею опять закрыл их» [Платонов, 2012. С. 191]. Время выражается здесь таким рядом образов, как «память», «утро», «давно минувшее», «раннее», «маленький».

Воспоминание Ивана о темноте раннего утра из детства начинается с открывания и закрытия глаз. В этой части произведения мы сталкиваемся с двумя планами видения — тот, который открыт читателю (маленький ребёнок, открывший и сразу зажмуривший глаза), и тот, который открыт герою (тьма вокруг). Обычно визуальность ассоциируется с наличием каких-то предметов в пространстве и их описанием. Здесь как раз всё, на что можно смотреть, отсутствует, но это не значит, что отсутствует и сама визуальность в произведении. Тьма, которую видит герой, а с ним и читатель, — это тоже образ. Имя героя само по себе незримо, но оно заставляет нас представить какого-то человека. Мы не знаем точно его возраст, но понимаем, что повествователь вызывает какой-то фрагмент прошлой жизни героя — его детство.

Указание времени подчёркивает, что начало жизни и начало дня (утро) в повествовании, вероятно, связаны, хотя это указание возникает лишь в горизонте читателя. Читателю неизвестны как внешность героя, так и подробности обстановки. Но после ассоциаций со светом и тьмой, которые вызваны образом «раннего утра» (пограничного состояния между ночью и днём), читатель начинает видеть маленького Ивана, его открытые глаза (словно со стороны) и одновременно с этим (словно бы изнутри) может вообразить и саму сплошную тьму, то есть взглянуть на мир глазами героя. От этих различных точек зрения повествователя и героя зависит различная зримость.

Следующий тезис касается разных модальностей эпоса, в которых сообразно художественному заданию осуществляется героизация или сатиризация с помощью зримых образов. Героизация предполагает изображение персонажа, устремлённого к воплощению сверхличного. Максимальное сближение внутренней установки героя и его внешней заданности характерно для героического модуса и выражается в том, что устремление духа овнешняется в визуальных ракурсах любования, восхищения, превосходства над повседневно-бытовыми мерками. Ценности героической личности направлены к воплощению сверхличного совершенно серьёзно: ракурсы изображения героических действий не подвергаются осмеянию. Изображённая героически личность — это всегда личность, не просто претендующая на подвиги, а действительно способная на их совершение. Здесь всегда присутствует авторское любование самозабвением, в котором герой отдаётся воплощению своего предназначения.

В «Слове о Полку Игореве»88 (перевод Н. Заболоцкого) роковое знамение ясно говорит князю о скором неблагополучии, однако он принимает твердое решение выступить против врага. Но и само невнимание Игоря к судьбоносному предзнаменованию неслучайно. Такая ситуация вызвана тем, что герой возлагает на самого себя ответственность за свою судьбу, провозглашая свободу высшей ценностью, которая значит для него и для его верной дружины больше, чем жизнь. «Братья и дружина! / Лучше быть убиту от мечей. / Чем от рук поганых полонёну!» (I, III). Смысл жизни героя сводится к реализации своей героической роли. Именно поэтому он идет к этой цели любой ценой: «И сказал он, полон ратных дум, / Знаменьем небес пренебрегая» (I, III). Пренебрежение опасностью, о котором здесь идёт речь, — это не столько личная воля (своеволие) героя, как может казаться на первый взгляд, сколько реализация своего сверхличного (героического) предназначения.