Assassin's Creed. Одиссея

– Я стою за продолжение строительства храма, чтобы поддержать дух афинян, – спокойно произнес он. – Я не собираюсь строить царский дворец. Не я ли распорядился собрать все золото по храмам и виллам, включая и мою, и пустить его на строительство нашего флота?

Клеон решил сменить тактику. Слова Перикла он встретил язвительной усмешкой.

– Наш флот? Наш могущественный флот, жалкие потуги которого лишь опустошают казну. Флот, который торчит у берегов Пелопоннеса, не предпринимая никаких решительных действий. После твоего позора в Мегариде ты избегаешь настоящих, благородных битв на суше, а тем временем наши исконные земли, наши дома, построенные предками, превращаются в ничто. Мы, рожденные на этой земле, вынуждены наблюдать, как она превращается в пепел.

– В пепел? – хмуро повторила Кассандра.

Геродот тронул ее за плечо и развернул лицом в другую сторону: туда, где в летнем мареве едва виднелись земли Аттики. Основную часть пейзажа занимали высокие горы, но вместо драгоценных полос плодородной земли… Кассандра увидела нечто ужасное. Она несколько раз моргнула, пытаясь отогнать морок. Но глаза ее не обманывали. На месте селений, пшеничных полей, лимонных и оливковых рощ ныне чернели пятна пожарищ и высились груды развалин. И повсюду, куда ни глянь, – красные островки, похожие на громадные лужи крови. Вскоре Кассандра поняла, что то были красные палатки спартанцев, которые разбили лагеря вокруг Афин, заграждая доступ к городу по суше. Они наблюдали и выжидали. Наконечники их копий ослепительно вспыхивали на солнце. Спартанцы завоевали подступы к Афинам и теперь искали способ прорваться через стены и завладеть городом. «Стентор, – вспомнила Кассандра имя молодого спартанского офицера. – Должно быть, он занял место Волка и теперь возглавляет осаду Афин».

– Мне самому тягостно смотреть на сожженные поля и разрушенные селения, – ответил Перикл, которому изменило спокойствие. – Но это вынужденная жертва. Неужто вы не понимаете? Нам нельзя предлагать спартанцам мир, потому что они воспримут наше предложение как жалобное блеяние обреченного ягненка, и это их лишь раззадорит. И в то же время мы не можем очертя голову ринуться в сражение с ними. Мы получали и получаем подтверждение неодолимости их фаланг. Их мощи мы противопоставляем дальновидную стратегию. Наш ответ лежит в камне. Длинные стены нас спасут: как и прежде, корабли будут снабжать нас рыбой из северного моря и зерном из прибрежных государств. Пусть Спарта отбивает кулаки о наши стены. Им нас не одолеть.

Лицо Клеона расплылось в довольной улыбке. Казалось, он наслаждался каждым услышанным словом, похлопывая по тыльной стороне ладони. Наконец он ответил:

– И нам тоже… не одолеть спартанцев!

Народное собрание разразилась бурей оваций, поддерживая последние слова Клеона. Перикл взирал на это с невозмутимостью статуи.

– Клеон прав, – язвительным тоном крикнул кто-то. – Наш город все глубже утопает в грязи и вони, а конца этой проклятой войне не видать.

– Вот-вот, – подхватил Клеон. – И такое происходит не впервые за эти месяцы… Месяцы! Или нам ликовать, что могущественный Перикл почтил своим присутствием наше священное собрание? А может, он не видит, как пристально мы наблюдаем за каждым его шагом?

Послышались новые оскорбительные выкрики.

Клеон самовольно взобрался на возвышение. Набросив на руку складки своей просторной туники сапфирового цвета, он продолжал обличать Перикла. Другой рукой он воинственно рубил воздух, словно в ней был зажат боевой топор. Перикл сошел вниз, ничем не препятствуя разглагольствованиям соперника. Их вражда была давней. Когда пыл Клеона иссяк, а собравшимся наскучила эта тема, собрание перешло к обсуждению следующей проблемы – остракизма.

– Сегодня перед вами стоит Анаксагор, друг Перикла, обвиняемый в оскорблении богов, – возвестил Клеон, указывая на стоящего неподалеку старика.

Экклесия снова забурлила от негодования.

– Он посмел утверждать, что солнце – не воплощение самого Аполлона, а… раскаленная глыба!

Негодование собравшихся возросло.

Анаксагор нетерпеливо взмахнул рукой, словно отгоняя пчел, затем указал на солнце, предлагая всем убедиться в истинности своих слов.

Появился человек с мешком. Каждый участник собрания бросал туда черепок разбитой вазы, голосуя в поддержку изгнания. Перикл тоже бросил черепок, и тут же невозмутимость афинского предводителя испарилась, сменившись выражением печали и усталости.

– Старый друг? – участливо спросил Геродот, подходя к Периклу вместе с Кассандрой.

Тот поднял голову, и его лицо обрело прежнюю живость, словно после череды дождливых дней он увидел солнце. Мужчины обнялись. Кассандра заметила, как историк что-то шепнул афинскому предводителю на ухо. Лицо последнего на мгновение помрачнело, затем приняло обычное выражение. Перикл кивнул и поблагодарил друга. Когда мужчины разомкнули объятия, афинский предводитель кивнул на спутницу Геродота:

– А это кто?