Ассистентка антиквара и город механических диковин (СИ)

Автоматон ожил столь внезапно, что Аннет вскочила с табурета. Поэт повернул голову и резко поднял веки. Стеклянные глаза двинулись налево, а затем направо. Аннет показалось, что они задержались на ней, как будто кукла внимательно рассматривала ее. Затем Поэт наклонил голову и принялся неторопливо водить карандашом по бумаге. Его глаза следили за грифельным кончиком, время от времени он приоткрывал рот и проводил по красным губам острым кончиком языка. Во рту у куклы пощелкивало.

Поэт строчил безостановочно, и Аннет наблюдала за ним в оцепенении. Появилось гадливое чувство. Слишком естественные движения совершала кукла, слишком хитро помаргивали ее тяжелые веки и слишком коварно улыбался чувственный рот – как будто это был заколдованный уродец ростом с десятилетнего ребенка.

Наконец, жужжание стихло. Автоматон в последний раз дернул рукой. Раздался хруст – карандаш сломался. Автоматон медленно поднял руку и затих.

Максимилиан вытащил обломок из сведенных пальцев Поэта, взял исписанный лист бумаги и подал его Аннет. Девушка пробежала строки глазами.

– У него отличный почерк, – пробормотала она и прочитала вслух:

– «Нагих грудей твоих касанье зажгло в моих чреслах огонь…» – она покраснела и бросила листок на стол. Максимилиан рассмеялся.

– Ну и Лазурный поэт! – сказала она сердито. – Вульгарный стихоплет, вот он кто.

– Жакемар был известный волокита, – заметил Максимилиан. – Четыре жены похоронил, а жители города прятали от него своих дочерей.

– И когда только все успевал, – пробормотала Аннет. – Этот автоматон умеет лишь писать пошлые куплеты, больше ничего?

– Некоторые люди умеют и того меньше.

Аннет в задумчивости обошла куклу по кругу. Казалось, механический уродец вот-вот вскочит со своего стульчика и зловеще расхохочется, клацая фарфоровой челюстью.

– Он страшный. Не боитесь спать рядом с ним в соседней комнате?

– Боюсь, – живо согласился Максимилиан. – Можно, я переночую у вас в номере? Если опасаетесь за свою честь, могу положить между нами меч, как рыцарь в старину. Сбегаю вниз и стащу один со стены в вестибюле.

– Что же с ним не так? – продолжала размышлять Аннет. – Нужно найти другого, опытного хронолога. А лучше репликатора. Пусть посмотрит на его внутренности внимательнее.

– Где я вам быстро найду другого репликатора? Да и зачем? Автоматон выглядит отлично, работает исправно. Клиент будет доволен.

– Ну да, какое вам дело. Лишь бы клиент заплатил. Вы ни капли мне не верите.

– Аннет, – Максимилиан взял ее за руку и удержал. – Я вам верю. Во время экспертизы в музее мне кое-что показалось…

Он замешкался, отпустил ее руку, отошел к столу, налил из графина воды, отпил и задумался. Затем поведал нехотя:

– Когда вы входили в транс, я почувствовал, что кто-то из присутствующих использовал один редкий, запрещенный прием, которым владеют единицы. Есть люди, наделенные необычным талантом – они умеют подавлять дар других сенситивов. Их называют глушителями. Я ни разу с таким не сталкивался, поэтому не уверен в том, что произошло… но мне показалось, что один из свидетелей экспертизы постарался вывести вас из строя.

– Не может быть! – ахнула Аннет. – Нам рассказывали про глушителей в Академии. Да, да, я тоже почувствовала неладное! Я неумелый хронолог, но не настолько! Но кто? Шарманщик Петр? Он единственный из них владеет даром.

– Этот человек мог быть незарегистрированным сенситивом. Такое редко, но случается. Это необязательно Петр.

– Все встает на свои места! – воскликнула Аннет. – У Лазурного поэта есть тайна, и я подошла к ней слишком близко.

Она вновь села рядом с автоматоном и принялась внимательно его разглядывать.

– Жалко, он не умеет говорить. Рассказал бы нам, в чем дело.

– Если он произнесет хоть звук, я умру от страха, – с дрожью в голосе сказала Аннет. – Можно завести его еще раз? Давайте дадим ему целый карандаш.

Максимилиан принялся шарить в ящике секретера, но Аннет опередила его. Достала из сумочки собственный любимый карандаш – позолоченный, из мягкой благородной древесины – и осторожно просунула в щепоть тонких пальцев автоматона.

– Это левая рука, – заметил Максимилиан. – Автоматон пишет правой, вы что, не обратили внимания?

Он покрутил ключ в спине автоматона, вставил ему в правую руку второй карандаш и нажал рычаг. И тут автоматон сделал то, чего втайне опасалась Аннет. Он рассмеялся.

Все было так, как нарисовала ее фантазия: фарфоровые челюсти дробно застучали, стеклянные глаза принялись вращаться в орбитах. К счастью, Поэт смеялся беззвучно, но зрелище было без того жутковатое. Аннет вскочила, взвизгнула и кинулась к Максимилиану. Тот немедленно приобнял ее за плечи.

Лазурный поэт резким движением опустил обе руки на стол и принялся писать – сразу двумя карандашами. Руки расходились на ширину листа, торопливо вычерчивали буквы и странные символы, медленно сближаясь. Затем автоматон разводил руки и принимался за следующую строку. Жужжали валики, мерно пощелкивал механизм, шуршал грифель. Максимилиан и Аннет затаили дыхание.