Астарта: Корабль Чокнутых Трупов

— Чтобы вода сточила острые углы камней и выплюнула их обратно на берег, где я смогу их забрать.

И вода послушно принимала дары юного воспитанника Кардиналов, расходилась кругами и замирала в бесконечном спокойствии, похоронив под собой грубые осколки великих скал.

И он знал, что рано или поздно вновь увидит брошенные однажды в воду камни. Они станут гладкими и ровными, резкие черты на них сгладятся и округлятся плавными линиями, форма превратится из рваной и резкой в ровную, обтекаемую шлифованную поверхность. Вода вылечит трещины, залижет сколы и вернет то, что брала на время.

Камни, которые он бросал в человеческие души после, могут и не вернутся в течение его жизни обратно, сточившимися и смиренными, но вода, как и время, сгладит острые грани слов и насилия, если оно было необходимо.

Время лечит не хуже воды, а вода, в отличие от времени, всегда возвращает дары обратно.

Он вырос и научился возвращать назад не только камни слов и действий, но и время, затраченное на их долгое сглаживание. В истории Небесного Ватикана нынешний Папа оставался единственным, кто никогда не боялся рисковать брошенными в небытие действиями.

— А если ты не вернешься, чтобы увидеть творения рук своих, отрок? — спрашивали его.

— Тогда придут другие, которые получат плоды действий моих, — отвечал он, пожимая плечами, и глядя на безмятежную гладь храмового озера. — Разве устои изменятся за то короткое время, что отпустил мне в этой Вселенной Творец наш?

И нечего было ответить великим мастерам и учителям его, ибо никто из них не мог солгать в лицо воспитаннику, подававшему такие большие надежды. Но и правду рассказать никто не спешил, полагаясь на великую силу Провидения.

С тех пор минуло очень много лет. Десятков лет, если быть точным, а он, похоронивший в храмовом озере сотни камней, до сих пор помнил свое имя, которое должен был забыть с той минуты, как принял сан.

Мэтью Логан — первый Кардинал, открыто сотрудничавший с Копытом Дьявола ради того, чтобы когда-нибудь увидеть, что сделало вода времени с камнями его слов.

Он пришел и принес им слово, но не Божие, а свое. Пришел, чтобы предложить не дружбу, а лишь прекращение холодной войны. Корабли пиратов перестали атаковать мелкие суда Кардиналов на отдаленных маршрутах, а Кардиналы начали закрывать глаза на столь же мелкие нарушения в своих секторах влияния.

Они сумели договориться однажды, сумеют и в этот раз. Логан верил в это, оставалось спросить у Патрика.

— Вы нашли новую базу? — спросил Кардинал, разглядывая нечеткое изображение собеседника перед собой. Экрана, как такового, не было, лишь тонкая пленка, сотканная из уплотненного кристаллизованного воздуха, плавала перед Кардиналом в виде небольшого облачка.

— Мы нашли место, где можем переждать наступление Предтеч, — натужно проскрипел Патрик. По всему было видно, что старика изрядно потрепала последняя стычка, но он до сих пор не утратил ясности ума и сил засаживать по самые дюзы всем недругам.

— Потери? — как-то официально и сухо осведомился Кардинал.

— Морфей потерял почти всех своих ребят, — нехотя скрипнул зубами Хатцер, — но раута откуда-то притащили запасной флот и вытащили нас в свой сектор, откуда, правда, почти сразу выбросили в реальное время. Теперь мы — бездомные остатки некогда грозной силы, с которой предпочел договариваться даже ты, Логан.

Патрик тряхнул головой, от чего десятки седых косичек вздрогнули и рассыпались по худым плечам карлика.

— Я и сейчас хочу договориться с вами, — миролюбиво подчеркнул нотку уважения Кардинал. — Ты единственный, кто еще помнит мое имя, мне приятно разговаривать именно с тобой.

— Я вряд ли когда-то забуду его, — сухо отозвался Хатцер, — все-таки, ты мой сын, Мэт, с этим пришлось считаться девять десятков лет назад, с этим придется считаться и сейчас.

Кардинал промолчал, не удостоив ответом своего биологического отца. Тщательно оберегаемая одной и другой стороной тайна происхождения действующего Папы оставалась тайной и по сей день, когда Мэт занял самый высокий пост на Ватикане, а его биологический родитель так и остался главой своего клана солдатов удачи, откровенных бандитов и кучки романтиков свободной жизни.

Жизнь была свободной условно, удача сопутствовала попеременно, выигрывая право на ход у полной задницы, а романтизм новобранцев быстро отшибался в первой же серьезной стычке.

Но правда не устраивала никого и никогда. Кардинал удачно сыграл на своем мнимом сиротстве, а Патрик Льюис Хатцер помалкивал, с кем водит дружбу за спинами соратников.

— Мне приятно было думать, что ты пришел к нам однажды, потому что внутри себя ты очень хотел посмотреть на меня, — зачем-то продолжил Хатцер, — тогда я был весьма сентиментальным малым, способным поверить во все эти ваши «духовности», «кровные узы» и прочую белиберду. Но потом я понял, зачем ты пришел. Ты хотел посмотреть, кто я такой, и не больше.

— Не совсем, — качнул головой Кардинал, — я хотел показать тебе, как время может оглаживать камни, брошенные в него за ненадобностью.