Астийский эдельвейс

Адресат выбыл... Почему она не захотела читать его письма? Что с ней происходит? Отложив в сторону эти смятые, потертые на сгибах конверты, стал читать письмо Антона.

"Дорогой друг..." Сначала шли подробности новой жизни Антона, потом кое-что поинтересней: "Здесь, в Канаде, я начал с того, с чего следовало бы начать еще в студенческие годы - с детального изучения сравнительной анатомии и физиологии человека и обезьяны. Не по книгам, не по атласам, а в натуре. И это сравнение, доведенное до внутриклеточного, до субмолекулярного уровня, убедило меня еще раз, что мы, конечно же, ветви одного материнского древа. Что стоит один факт, что и у обезьян и у человека, как и у всех без исключения организмов Земли, для поляризации мононуклеотидов, приводящих к созданию молекул ДНК, используются исключительно связи между 3' и 5' - концами (хотя вполне равновероятны и другие комбинации)!

Затем я тщательно проанализировал материалы, относящиеся к последним находкам Ричарда Лики в Восточной Африке, перечитал все работы наших советских антропологов и понял, что мои попытки искать предков человека за пределами Земли - вздор.

Написал, по-моему, недурную статью, скоро напечатают. Но ты мой главный судья, поэтому я хотел бы знать твое мнение еще об одном моем соображении. Мысль, которая не покидает меня сейчас. Кто не знает, что смерть - обычное и необходимое биологическое явление. Почему же человеческий разум никогда, ни при каких обстоятельствах не может принять ее без страха? Почему человек не может примириться с уходом из жизни? Почему разум реагирует на смерть так, будто он сформировался в организмах практически бессмертных или, по крайней мере, исключительно долгоживущих? На этот вопрос не отвечает никакая теория происхождения человека... Подумай об этом на досуге.

И еще - должен покаяться перед тобой. Я знал адрес Лары. Но она взяла с меня слово не давать его тебе. Наверное, зря я сдержал свое слово. Она живет..."

Антон сообщал ему адрес, тот самый, который уже был известен Максиму, на котором стоял безжалостный штемпель "Адресат выбыл".

Адресат выбыл! Но куда? Зачем? Надолго? А если навсегда? Что толку гадать об этом... Максим вдруг почувствовал себя таким одиноким, никому не нужным, вышвырнутым из этой жизни.

Резкий порыв ветра ворвался в окно и бросил на стол сухой сморщенный листок. Журавлиный клекот послышался высоко в небе. Мелкие капли дождя упали на подоконник. Неприятно задребезжал телефон, и хриплый раздраженный голос потребовал:

- Лаборатория бионики! Когда будут процентовки? Процентовки, я говорю! Или вам денег не надо?

Максим бросил трубку и обхватил голову руками...

А когда поздним вечером он подходил к дому, из темноты навстречу вышел высокий молодой человек:

- Здравствуйте, Максим Владимирович. Не помните меня? Я Николай Силкин, сын дяди Степана из Вормалея.

- Коля?.. Здравствуй, заходи!

- Извините, заходить некогда, меня ждут. Я должен только письмо вам передать, отец прислал, говорил, что хочет сообщить важные новости.

- Спасибо, Коля. - Максим поднялся к себе и, не снимая пальто и шляпу, вскрыл толстый самодельный конверт.

Письмо было длинным. Дядя Степан подробно рассказывал о своих охотничьих делах, о всех вормалеевских знакомых, а в конце писал: "...И еще я хотел сказать тебе - самое главное. Пришлось мне промышлять на Лысой гриве: зверя-то мало осталось в наших лесах. Ну пришел я туда, спустился к озеру, разложил костер, сижу эдак, чай кипячу, вдруг слышу - плачет кто-то в лесу. Что за наваждение! Привстал я, смотрю - мать честная! - стоит неподалеку от меня девица, славная такая, пригожая и лицом и статью, только как есть в одном платьишке. Это в тайге-то! Стоит, стало быть, прислонилась к пихточке, а из глаз - слезы. Ну я, понятно, к ней. "Что, говорю, - ты, девонька, плачешь? Заблудилась, что ли?" Она сначала испугалась меня, шарахнулась, потом видит - с добром я, сама подошла ближе и говорит: "Дедушка, ты ведь знаешь Максима Колесникова?" - "Как, говорю, - не знать, соседями были". - "А как написать ему, знаешь?" спрашивает. "Нет, - говорю, - адреса его у меня нет, но вот поедет скоро туда в город мой сын, так он доставит ему письмо". Обрадовалась, плакать перестала, погладила меня, старого хрыча, по бороде и душевно так сказала: "Дедушка, напиши ему, что видел меня тут, говорил со мной и что тягостно мне, тоскливо, а помочь некому". - "Да кто ты, - говорю, - такая? От кого поклон-то Максиму посылать?" - "А он, - говорит, - знает, от кого, напиши только все, как было, и прощай, дедушка!" Тут она глянула так, словно всю душу высветлила, и хочешь верь - хочешь нет, а только помутилось у меня вдруг в глазах, и такой сон напал, что свалился я на землю и уснул, как в омут провалился.