Ивановский, Евгений Филиппович

Атаку начинали танкисты

Нас зовет комсомол

Как и почему связал всю спою жизнь с армией? Отвечая на этот вопрос, многие обычно вспоминают о юношеской мечте, которая еще в школьные годы властно звала их в поле, на море, за облака — в страну замечательной и тревожной военной романтики. У меня получилось несколько иначе. Окончив в 1935 году десятилетку на станции Красный Лиман в Донбассе, я решил поступить в киевский киноинститут, чтобы выучиться на кинорадиоинженера только входившего тогда в нашу жизнь звукового кино. Не то чтобы была мечта — просто выбор профессии. В немалой степени способствовал этому выбору наш местный киномеханик Василь Неминущий: это он пускал нескольких парней, в том числе и меня, к себе в кинобудку, давал что-нибудь подержать, поручал что-то покрутить — вот и показалось, что лучше да почетнее работы и быть не может. Сыграло свою роль еще одно обстоятельство. Вскоре после окончания школы я заболел, потребовалась операция. Пока выздоравливал, друзья-одноклассники разъехались на вступительные экзамены в вузы, а я остался один. В киноинституте экзамены проводились попозже, выходила дорога только туда. Поехал я в Киев. Конкурс в киноинституте оказался весьма солидным. На экзамене по химии схватил тройку, и стало ясно, что в число студентов мне не попасть.

Вернулся в Красный Лиман без особых сожалений о киноинституте. Поступил на работу дежурным техником радиоузла станции. Радиооборудование было тогда несложным, моих знаний и опыта школьного радиолюбителя вполне хватало, чтобы справляться с своими обязанностями.

Живу в отчем доме, работаю с охотой, тут же, в Красном Лимане, ходит мимо палисадника моя первая любовь... Чего лучше? И пошли дни, недели, месяцы, как ежедневные поезда по расписанию.

И вот однажды в летний день июля 1936 года мне и нескольким другим комсомольцам, уже поставленным на военный учет, объявили: вечером быть в райкоме комсомола, собирает на беседу сам товарищ Медвинскнй, секретарь. В назначенное время мы явились, человек пятнадцать здоровых, крепких парней. Тихо сидели в приемной, ломая головы: какое у Медвинского к нам дело? Думали, что будет вызывать по одному, задавать какие-то вопросы, а получилось совсем не так. Он вышел к нам сам, моложавый человек с усталыми глазами, широким жестом пригласил всех в кабинет. Когда расселись, заговорил с нами просто и умно, как, бывало, учитель на уроке. Рассказал о достижениях страны в первой и второй пятилетке, об укреплении ее экономического и оборонного могущества, заострил внимание на том, что империалистам совсем не по душе стремительный рост единственной в мире социалистической державы, что они готовятся к войне против нас и неизвестно, когда нападут — через год или завтра.

— Партия и комсомол призывают молодежь поступать в военные училища, — сказал он, вглядываясь в наши лица. — С этим я и обращаюсь сегодня к вам, товарищи.

С нами говорили вот так, пожалуй, впервые. Мы, вчерашние школьники, а ныне взрослые парни, оказывается, нужны в строю защитников Родины. Отдалось это в душе каждого тревожным колокольчиком, и захотелось нам в ту же минуту сделать что-то значительное, важное.

Все мы, как один, заявили секретарю райкома, что поступаем в военные училища. Некоторые мои товарищи захотели идти в летное, а Юрий Егоров, Павел Решетняк, Виктор Архангельский и я — в танковое.

Беседа в райкоме, пожалуй, и впрямь была уроком не школьным, а жизненным: мы окончательно усвоили такие понятия, как «должен», «надо для Родины», понятия, которым следует подчинить личные желания и устремления. Партия и комсомол призывали — мы ответили «Есть!».

Вскоре я писал автобиографию, поступая в бронетанковое училище. Впоследствии пришлось много раз ее излагать (разумеется, полнее) — при вступлении в партию, зачислении в военную академию, при переводах по службе. Думается, что и сейчас вот уместны несколько слов о моем, как говорится, происхождении.