Трусом Аркадий не был, но перспектива сгнить заживо его пробрала до мозга костей. На какое-то время он даже выпал из реального мира, продолжая ехать на автомате. Ничего не видел и не слышал, сосредоточившись на своих мыслях и переживаниях. Причём вторых поначалу было настолько больше, чем первых, что передать словами его размышления было бы крайне затруднительно. Получилось бы нечто маловразумительное и невнятное.
Хотя, когда завертелась вся эта веселуха с дамами нетяжёлого поведения, он у одной, потом у другой спрашивал об опасностях заражения, но они с таким пренебрежением отнеслись к этому, что ему, мужчине и казаку, стыдно стало. Теперь выяснилось, что дамы оказались сексуально озабоченными дурочками, а сам попаданец...
Между тем, никакой загадки в этом не было. К моменту загула психика попаданца находилась на грани срыва. Перенос в прошлое, неожиданное превращение в пирата и работорговца, постоянные опасности, катастрофический недостаток привычно плотного потока информации... много чего толкало его если не к полному безумию, то, как минимум, к неадекватности восприятия окружающего мира.
Очень серьёзной нагрузкой для и без того перенапряжённой нервной системы стала ответственность за происходящее здесь - в степях Северного Причерноморья. В этой реальности события уже резко отличались от истории его родного мира, причём в несравненно лучшую для русских сторону. Не должно, вроде бы, здесь уже случиться Руины, когда половина населения Украины погибла или была угнана в рабство. Если, конечно, удастся избежать войны за власть между атаманами. Такое было бы невозможно в случае присоединения к России, однако, здесь была куча подводных камней, делающая такое событие одновременно невозможным и нежелательным. Невозможным - из-за позиции Москвы, не полез бы после провала в Смоленской войне осторожный Михаил в куда более сомнительную авантюру войны сразу и с Польшей и с Турцией. Нежелательным - из-за грядущего решения по крепостному праву. До принятия в Москве законодательства, смягчающего зависимость крестьян от помещиков, а не, как в реале, ужесточения крепостного права (уложение сорок девятого года) Аркадий считал присоединение вредоносным. Да и в способность назначаемых царём воевод руководить войсками на уровне тех же Хмельницкого или Татаринова он не верил. То есть были среди воевод и талантливые военачальники, однако нередко во главе армий ставились явно непригодные к подобной деятельности люди. Местничество (заслуги предков) часто и определяло, кто будет вести войска в бой.
Вот эта страшная ноша ответственности за судьбу миллионов людей и их потомков, пожалуй, предопределила сначала скольжение попаданца к нервному срыву, а потом лечение самыми древними и проверенными способами. Антидепрессантов универсальнее спиртного и тесного общения с прекрасным полом ещё никто не придумал. Причём из-за евреев - куда же без них - упёршихся и смотревших на него, как на наглого бандита и работорговца (каковым он, честно говоря, и был), лечение ему понадобилось немедленно. И одной порции расслабления перед переговорами оказалось совершенно недостаточно.
Ко времени привала Аркадий уже совершенно успокоился.