Закончился торг тогда, когда тени от деревьев по периметру двора не исполосовали его вдоль и поперек. Меняла не раз и не два косился в сторону двери, припертой кругляшом, но в эту сделку все, кажется, обходилось спокойно. Теперь предстояло выйти незамеченными, проскользнуть мимо базара, чтобы не попасть в поле зрения следопытов, приставленных к валютчику, а вести его они были обязаны, и рвануть домой. Придется назначать деловую встречу с Микки Маусом и с Пулипером по сотовому телефону, на рынке с таким грузом делать нечего. Но беспокойство за судьбу пастуха не давало возможности оставлять его одного, и еще одна назойливая мысль тревожила Коцу. Он, последив, как старательно мужик укладывает свой капитал во множество складок в плаще с тулупом, переступил с ноги на ногу:
— Я у тебя хочу спросить.
— Спрашивай, а чего такого? — откликнулся тот, не отвлекаясь от приглаживания рубцов.
— Это последняя твоя ходка сюда?
— Какая ходка?
— Ну… уже все выгреб из жестянки?
— Какой там выгреб, еще есть, — простодушно признался мужик, подняв голову с глазами, вновь принявшими невинное выражение. Разоткровенничался, — Я почему погремушки вожу сюда кучками, захвати я, к примеру, все добро, на нем дотла и сгоришь. А при таком гнездовом способе остается завсегда уверенность, что не останешься на бобах. Я и дочке не обмолвился ни словом, что клад откопал, есть, гутарю, копеечка за печкой, чем можем, тем поможем. Проговорись я им про царские забавы, оберут хуже татаров. Вырастили… хрен разберешь, как уехала в город, так чужая, и все тут.
— Все бросились наживаться, а ума не хватает, — подлил Коца масла в огонь. — Куда проще ограбить престарелых родителей.
— Ума-то у них палата, да не в ту сторону, — не согласился мужик. — Ты с чего за приезд спросил?
— Интересуюсь по денежной причине, чтобы при бабках быть. Ты-ж налетаешь наскоком.
— А как прикажешь прибывать, когда и дома покой потерял, а не токмо у вас в городе. Все чудится, что кто-то следит, в туалет, прости господи, приспичит, перестал без топора ходить.
— Заприметил кого-нибудь?
— Бог миловал, конечно, кроме дочки. Та что-то учуяла, на шаг перестала отпускать.
— Ты ей все бабки сразу отдаешь, а надо постепенно.
— Причина, думаю, другая, когда я в первый раз к вам собрался, одно колечко на подворье потерял, больше нигде узелок не развязывал. Жена, мыслю, подобрала его, да дочке похвасталась, вот та и взбеленилась. Мол, сокровища прячу, а делиться не желаю.
— Я уже сказал, что молодым ограбить сейчас родителей, как два пальца обоссать. Могут и замочить, дело не хитрое.
— Не пугай, я у себя дома хозяин, это от вас пока доберешься, все поджилки трясутся.
— Сам перестал с пушкой расставаться, — поправил Коца шарф. — Значит, заглянуть к нам еще можешь?
— Как договаривались в прошлый раз, — мужик пугливо покосился на отворот пальто у валютчика. Сглотнул слюну. — Отсчитай от Нового года среду и жди в этот день. Ты человек проверенный, если сразу не убил, то больше рука не поднимется. Так что, токмо к тебе.
— Хорошо, я деньги как раз соберу, — согласился валютчик, ухмыльнувшись тайным своим мыслям. — Побольше.
Коца, когда вышли на Московскую улицу, цепко осмотрелся по сторонам, поманив пастуха за собой, довел его до трамвайной остановки в сторону главного железнодорожного вокзала, напротив которого располагался автовокзал. Мужик решил в Дом крестьянина не заходить, а по приезде завернул сразу на рынок. он не стал артачиться, чтобы валютчик его проводил. Автобус на Усть-Донецк должен был отправляться через полтора часа, времени было достаточно, поэтому Коца посоветовал пастуху, чтобы тот укрылся в какой-нибудь столовой.
— Не, я куплю билет, а сам перекантуюсь на железнодорожном, — прищурился тот хитро. — Там залы просторные, худого человека видать за версту.
— Если кто прицепится, отвязаться будет трудно, — валютчик с сомнением почмокал губами. — И в милицию тебе обращаться нельзя.
— Способ проверенный, — уперся мужик.
— Как хочешь.