Атаманский клад

Коца, дойдя по Буденновскому проспекту до Большой Садовой, тормознул частника, снова, когда садился в машину, зыркнул по головам пешеходов. Уже зажглись ртутные фонари на высоких столбах, но свет от них сочился как от бледного лица Чубайса — никакой. Сказав шоферу, чтобы тот довез его через Комсомольскую площадь до РИИЖТа, развалился на заднем сидении. Немногие жители богатого когда-то города позволяли себе такую роскошь в связи с наступившим безденежьем. Коца решил не рисковать больше жизнями любовницы и ее дочери, надумав теперь посетить свою однокомнатную квартиру, заброшенную на время разборок. Выйдя на площади с институтом железнодорожного транспорта, расположенным на ней, он отправился пешком по улице Ларина по направлению к проспекту Октября. Подобрался дворами к полуслепому фасаду четырехэтажного хрущевского дома, постоял за углом здания напротив. Фонари на столбах посносили шустрые перестроечные пацаны с пьяными взрослыми олухами, пространство вокруг освещала лишь блеклая луна, и все равно он засек под стволом старого пирамидального тополя расплывчатую фигуру незнакомого парня. Похлопав по боковому карману пальто с надежным “Вальтером” в нем, чертыхнулся про себя, что и здесь покой ему только снился. На улице уже никого не было, а в квартиру попасть надо было во чтобы то ни стало, потому что там лежали на книжных полках разные справочники, каталоги, ценники на многие раритеты и вещи поскромнее. И он решился, насадив шапку поглубже, поднял воротник пальто, опуская подбородок в теплый мохеровый шарф. Направился твердым шагом к незнакомцу, на ходу поддернув кожаные перчатки.

— Кого ждем? — спросил он жестко у широкоплечего мотыля.

— Тебя это колышет? — небрежно бросил тот, мельком окинув фигуру валютчика и не отрываясь от тополя. — Проходи своей дорогой.

— Нет, дорогой, со мной сейчас пройдешь ты, — Коца решительно взял парня за локоть. — Я из милиции.

— Да и в хер бы она мне не снилась, ваша ментовка, я что, пьяный? — заартачился увалень. — Или правопорядок нарушаю?

— Оборзел, смотрю, салага… ты мешаешь нам работать.

— Кому мешаю? Я корешка жду.

— Валютчика? — Коца ловко завернул за спину толстую руку парня. — Мы тоже мечтаем увидеть его.

— Кто это вы? Ну кто вы?

— Милиция.

— Отпусти руку, служивый, я сюда не сам же приставлен. Надо звякнуть.

— Кому ты хочешь позвонить?

— Своим… предупрежу кого надо и уйду.

Валютчик чуть ослабил давление, здоровяк вытащил свободной рукой мобильник, набрал номер. Объяснив положение, в которое попал, спросил, что дальше делать, мол, менты тоже за каким-то валютчиком охотятся. А самого его уже повязали, готовятся отправить в ментовку. На том конце связи долго не отвечали, наконец, дали добро на оставление поста до выяснения обстоятельств.

— Пасите суку дальше, но знайте, что он наш, — верзила, пряча сотовый, нервно выдернул здоровенную лапу из тисков Коцы. — Долго бегать он не сможет.

— Чей это — ваш? — хмыкнул Коца как бы с недоверием, — Нам известно, что он человек Слонка.

— Был, и Слонок тоже был. Власть поменялась.

— К Пархатому перешла? Или к Асланбеку?

— Пархатый на том свете пробует на вкус собственные сопли. Не слыхали про стрелку в парке Авиаторов?

— Прошел звоночек. Много положили?

— Шестьдесят на восемьдесят процентов в пользу Слонка, за счет его диких гусей. Рубка была стоящая.

— Значит, банковать взялся Асланбек, а потянет? Войне еще в самой Чечне конца не видно, русские парни не больно-то жалуют чехов.

— А мне по херу, лишь бы хорошо отстегивали.

— Фальшаком, — хохотнул Коца. Подтолкнул увальня в широкую спину. — Пош-шел отсюда, добытчик, тебе и родную мать не за падло на тот свет отправить.

— Что мне мать, я сам вырос, — огрызнулся недоумок, снимаясь с места.