Атаманский клад

— В последний раз мы тревожили скупщика ценностей давно, по поводу старинной картины, принадлежащей кисти донского художника Горобцова, украденной несколько лет назад из музея Искусств на Пушкинской, — отрапортовал старший следователь по особо важным делам. — Картину мы у него конфисковали, передали обратно музейным работникам, самого скупщика отпустили с миром. Потом гражданин Пулипер ушел в подполье, не объявляясь даже на рынке нумизматов в парке Горького. Выезжал в Израиль, по непроверенным данным от различных источников посетил Париж, где отирался некоторое время среди художников на площади Тертр за базиликой Сакре Кер, что находятся на холме Монмартр. Затем присутствовал на аукционе Сотбис в Лондоне при распродаже мировых ценностей, ничего не приобрел, ничего и не предлагал. Вернулся снова в Россию.

— Эта информация вся?

— Так точно. По Пулиперу докладывать больше пока нечего.

— Нужно сделать так, чтобы посетить нас ему понадобилось самому. По доброй воле, — начальник Управления постучал по столешнице паркером, окинул полноватую фигуру следователя тяжелым взглядом. — В крайнем случае, пошлите по почте обычный вызов, он должен, направляясь к нам, прихватить нагрудный знак «За храбрость» с портретом императора Петра. Недавно им купленный.

— Так точно, товарищ генерал, — подтянул сотрудник большой живот. — Разрешите выполнять?

— И чтобы претензий от него не возникало, что мы дергаем честных граждан по поводу и без повода, — добавил начальник играя стальными нотами в хорошо поставленном театральном баритоне. — Надеюсь, статьи в газетах о его посещении нашего Управления не появится.

— Никак нет, об этом я предупрежу прямо сейчас начальника пресс-службы.

Глава десятая

Коца, развалившись в старом кресле в трехкомнатной квартире на улице Пушкинской, обставленной старинной мебелью, неторопливо осваивался в пространстве, знакомом ему по прошлым посещениям, Сюда он попал не впервые, но всегда испытывал ощущения неловкости, заставлявшие чувствовать себя скованно. Хозяин гостям и помощникам разрешал лишь то, что дозволял себе сам — ни шага, ни лишнего движения. Было видно с первого взгляда, что мебель сделана из ценных пород дерева, в основном, из дуба и ореха. На самом верху книжных шкафов, забитых книгами под завязку, умещались узкогорлые пестрые вазочки и широкогорлые горшки, статуэтки богов, просто человеческие фигурки, гипсовые и фарфоровые копии зверей. Над шкафами и между ними заполняли пространство многочисленные картины различных художественных школ и направлений. Маски, то ли африканские, то ли эскимосские, странноватые на вид поделки. В самих шкафах рябили открытки с видами старого Ростова, других дореволюционных городов России. Было понятно, что хозяин квартиры не брезговал ничем, хотя выделить основное направление его увлечений было нельзя. И какой бы человек здесь не появлялся, его не покидала мысль, что вокруг художественный бардак, на котором не стоит задерживать внимания. Но это впечатление было обманчивым.

Сам хозяин находился тут-же, устроившись в скрипучем кожаном кресле-качалке напротив. Это был седой лысоватый мужчина под шестьдесят лет с длинными прядями волос, ниспадающими вдоль моисеевского лица. Над пастернаковскими губами, резко очерченными, нависал крупный крючковатый нос. Внимательные голубые глаза светились умом, тем самым, которого отражалось меньше у представителей других народов. Рядом с Коцей молча сопел, примостившись на невысоком пуфике, черноголовый Микки Маус. Они пришли недавно и настоящего разговора с крупным представителем скупщиков ценностей еще не заводили.