Атаманский клад

— Ну, семь с половиной и пятнадцать рублей не так уж редки, хотя надо признать, что состояние монет идеальное. Цена за обе двести пятьдесят баксов. А червонец Санкт-Петербургской чеканки одна тысяча семьсот пятьдесят седьмого года, без головы императрицы, тянет на две тысячи долларов, потому что исключительная редкость. Так-же пятерка времен коронации Николая Второго и первого года его власти, она тоже стоит не меньше тысячи. Если брать по потолку, получается только на монетах три тысячи двести пятьдесят гринов. Уважаемые, сумма довольно приличная.

В комнате зависла тишина, каждый из присутствующих пытался разгадать тайну сокровищ, попавших им в руки. Все указывало на то, что мужик с периферии, продавший их, действительно наткнулся на старинный казачий клад. Валютчика ко всему не покидала догадка, что хозяин квартиры неспроста так откровенен, он рассчитыват на большее, значит, поездка за автобусом с пастухом будет обязательно иметь продолжение, и теперь ко всему надо быть готовым. Пулипер меж тем взял в руки перстень, начал его обследовать с особой тщательностью. Хищно сверкнули по бокам рубиновые глаза двуглавых орлов, размахнувших крылья, в мощных лапах засветились красным огнем символы императорской власти. Вокруг крупного бриллианта заиграли зелеными холодными искрами изумруды по полкарата, а когда хозяин квартиры подставил сокровище лучу света от окна, помещение заполнилось множеством льдистых синеватых снежинок, замельтешивших в воздухе как в призрачном вальсе. Коца от изумления провел ладонью по лицу, прав, оказывается, был пастух, когда рассказывал про утренние сияния на сочных лугах. За спиной негромко покряхтывал Микки Маус, по прежнему принимавший участие в развитии событий как посторонний наблюдатель. Наверное, он постарался цацки, выкупленные перед этими у валютчика, запрятать поглубже в щелях своего жилища, не желая делиться ни с кем. А Коца успел получить за них деньги и раскрутиться еще круче. Ну что же, время покажет, можно ли иметь дело с мужчинами, находящимися в одной комнате с ним. Он стал с пристальным вниманием следить за Пулипером, пытаясь по выражению его лица понять, что нужно ждать от него. Но глубокие морщины пожилого еврея превратились в каменные расщелины, и разобрать, во что они могли перевоплотиться — в змею или в стебель со скромным цветком эдельвейса, было невозможно.

— Камень хорош, чистой воды, — нарушил скупщик ценностей молчание. — У многих старинных бриллиантов в середине от громадного внутреннего напряжения появляется тончайшая паутинка, опускающая драгоценный камень часто к подножию горы с кимберлитовой трубкой, в которой он был добыт. То есть, превращающая его в отходы без цены. Или есть мельчайшие сколы, выщербины. Этот же обработанный алмаз словно только сейчас взяли из рук огранщика. Перстень, к тому же, именной, вы его не рассматривали?

Собеседник повернулся лицом к валютчику, прищурил ярко-голубые глаза, в которых не отражалось ничего, кроме восхищенного любопытства.

— Некогда было, пришлось помотаться по городу, чтобы, замести следы, — буркнул Коца. — На первом перстне, который я продал Маусу, стояли две буквы «Е» и «В», то ли Екатерина Великая, то ли Евлампий Воронцов. Был на Дону такой атаман.

— На этом сокровище стоят те же две буквы, — Пулипер как бы пропустил мимо ушей сообщение о сделке Коцы с его другом. — Перестень действительно принадлежал Евлампию Вороноцову, атаману Всевеликого Войска Донского. Им его наградили или императорские особы, скорее всего, сам государь, или Воронцов по высочайшему повелению был возведен в дворянский титул и заимел право ставить клеймо на свою собственность. Не путать клеймо с фамильным гербом.

— Не говорит ли это о том, что мужик раскопал атаманский клад? — предположил влютчик. — Все вещи, выкупленные у него, как бы не случайные, что-ли.

— Все может быть, — проворчал пожилой еврей уклончиво. — Надо было все-таки разузнать о драгоценностях поподробнее, тогда бы легче пролегла дорога к остальным казачьим сокровищам.

— Простите, но пастуху место в строю павликов морозовых и александров матросовых. Как говаривал Маяковский, гвозди бы делать из этих людей, крепче бы не было в мире гвоздей.

— Понятно, — ухмыльнулся пожилой еврей с сарказмом. За спиной Коцы насмешливо хмыкнул Микки Маус. — Я беру и монеты, и перстень. Монеты как объявил, бриллиант из расчета двадцать баксов за десятку, дороже никто не даст. Считать, надеюсь, не разучились?

— На том стоим, — валютчик. утвердительно наклонил голову.