Атлантарктида. Дикий, дикий Норд. Из глубины

– Работает какой-то генератор, – сказал Вербов. – От него вибрируют стены и вода. Что скажете, Виктор Степанович?

Шпачков кашлянул.

– Вряд ли старогеи пользуются какими-нибудь техническими системами вроде генераторов.

– Вода сама по себе дрожать не может.

– Если закипит – может.

Вербов озабоченно глянул на браслет приборного модуля на руке.

– Температура повысилась на пять градусов, но до кипения ей далеко.

– Очаг кипения может располагаться где-нибудь за стеной или в глубине зала. Но я не утверждаю, что это происходит на самом деле. Размышляю вслух.

– Инга считает, что всё это сооружение – резонаторный комплекс квакера.

– Не могу ни возразить, ни подтвердить.

– Ладно, идём дальше в надежде, что нас не сварят. Майор, отвечаешь за Виктора Степановича.

На бреющем скольжении над частоколом гигантского «саксаула» и зарослей «кактусов» они облетели зал и остановились перед самым большим «кактусом», подпирающим потолок зала.

Растением этот странный сросток чешуй, игл и перепонок не был стопроцентно. Высотой в полсотни метров и диаметром не менее двадцати, он больше напоминал изъеденную коррозией скульптуру абстракциониста, нежели техническое сооружение или произведение искусства. Но его форма завораживала и заставляла искать какое-то соответствие человеческому опыту и логике.

– Фрактал! – произнёс Шпачков с ноткой восхищения.

– Это имеет какое-то значение? – спросил Вербов.

– Все творения коралловых полипов – фракталы, как и листья деревьев на Земле, как и сами деревья. Вообще я считаю полипы промежуточной формой жизни между системами флоры и фауны. К примеру, парамеция, знакомая вам со школы под названием инфузория-туфелька, то есть представитель животного мира, мало чем отличается от эвглены, представителя растительного царства.

– Допустим, и что с того?

– В принципе ничего особенного, я просто уверен, что старогеи – это сообщество древнейших форм жизни – полипов, наравне с вирусами и грибами, и мы сейчас находимся в одном из их интеллектуальных узлов. В мозгу, если хотите.

– Очень похоже, – фыркнула Богушанская. – А «осьминоги» и прочие «кальмары» тогда кто?

– Обслуживающий персонал старогеев, так сказать, как рыбы-прилипалы на теле кита. Без подвижных систем очистки и охраны старогеям не прожить.

– Тогда что мы ищем? С кем здесь устанавливать контакт? Если это мозг, почему он не реагирует на нас как на вирусы?

– Всё же это не человеческий мозг, – сказал Шпачков с мягкой укоризной. – В качестве нервных путей он использует какие-то другие связи, не известные нам. Может быть, старогеи свободно подключаются к нашим компьютерным сетям и знают о нас гораздо больше, чем мы о них. Думаю, нам надо искать ганглий, объединяющий все нервные узлы и сети кораллов.

– Центр, – сказал Вербов.

– Нечто вроде.

– Как он должен выглядеть? Как наш центр национальной обороны?

– Едва ли, функционально примерно то же самое, но геометрия может отличаться от наших фантазий и представлений разительно. Скорее всего, мы это почувствуем.

– Почему?

По-видимому, Шпачков улыбнулся.

– Потому что любой мозг думает, старогейский в том числе. Не так, как человеческий, но думает, излучает пси-импульсы.

– Понял, ищем нужную «червоточину». Может этот «кактус» быть мозгом? Вернее, черепом, прикрывающим голый мозг?

– Вполне.

– В таком случае надо попытаться пролезть под него. Все сооружения старогеев крупнопористые, в чём мы уже убедились, и по одной из пор-«червоточин» можно будет пробраться в центр этого кораллового «черепа».

Разбрелись по залу, ощупывая пол и стены помещения лучами фонарей.

Вербов сначала тоже изучал стены, потом вернулся к центральному «кактусу» зала, вызывающему ощущение живого организма.

Интуиция не подвела. Поры к основанию коралла увеличивались в размерах и складывались в извилистую щель, охватывающую всю чешуйчатую гору по периметру. Было видно, что конструкция кораллового нароста не врастает в пол, а проходит сквозь него куда-то вниз, в другой зал либо внутрь скального щита дна океана.

Вербов подозвал спутников.

– Смотрите, если расширить щель в месте стыков трёх «червоточин», можно попытаться протиснуться вглубь.

– Граната, – предложила Инга.

– Взрыв услышат, и мы лишимся важного преимущества – внезапности.

– Ломиком, – пробормотал Шпачков.

– Нету у нас ломиков, – вздохнул Денис, сожалея, что не предусмотрел такого развития событий. – Попробую ножичком.

Достав свой десантный «Шторм», он начал расширять щель, отрезая чешуи и жилоподобные ветви коралла.

Работа подвигалась медленно, коралловые заросли поддавались закалённой стали с трудом, и приходилось прилагать немало усилий, чтобы отпилить коралловые «сучья» и чешуи. В конце концов Денис устал, и его сменила сначала Инга, а после неё – Шпачков, сообразивший, что надо делать.

Возились с расширением щели около часа.

Золотистое свечение в глубине воды стало ярче.

Вербов направил округлый нос скутера в щель, несколько раз с разгона попытался раздвинуть веточки коралла, и это ему удалось. Последние чешуйки отвалились, он протиснулся вслед за скутером в прорубленное ножом отверстие.

Спутники последовали за ним.