Атомная крепость (Книга 2)

- Откуда приехал посмотреть на родину? - с недоумением спросил Ефим Саулыч. - А ты где же жил-то все эти годы, разве не в Советском Союзе?

Мордехай Шварц отрицательно покачал головой, и такая тоска и отчаяние отразились в его глазах, что старика-хозяина передернуло: гость явно переигрывал.

- В Швейцарии я...

- И давно там? Что поделывал? - любопытствовал Ефим Саулыч.

Шварц неожиданно закатил белки глаз, выговорил почти шепотом:

- Руковожу религиозной общиной, раввин.

Это, пожалуй, логично - от торговли к Библии. Ищет утешения и рукописных свитках Ветхого завета, молится своему богу Яхве, с упоением перечитывает жизнеописания первых царей израильских - Саула, Давида и Соломона. О Соломоне - "мудрейшем из людей" - нередко читал в Библии сапожник Саул Пищик и каждый раз не переставал удивляться: имел царь Соломон в гареме своем семьсот жен и триста наложниц, а в Библии хоть бы слово осуждения в его адрес за моральную недостаточность, за чрезмерное женолюбие. Подвыпив, отец Ефима, бывало, игриво улыбался жене, подмаргивал и неизменно изрекал: "Довольно с меня быть Саулом, хотелось бы хоть немного побыть Соломоном". И об этом вспомнил сейчас одесский пацан Ефимка Пищик, ставший известным артистом Нарежным. Он даже перестал слушать Мордехая Шварца: "Тоже мне - раввин!"

А тот нудно бубнил:

- И сказал бог Яхве Моисею, обратив через него лик свой ко всему народу израильскому: "Если вы будете слушаться гласа моего и соблюдать завет мой, то будете моим уделом из всех народов, ибо моя вся земля; а вы будете у меня царством священников и народом святым". - Повторил с ударением: - "Будете моим уделом из всех народов"...

Ефим Саулыч хмуро заметил:

- Твой бог Яхве, видимо, забыл о своем обещании. Гитлер вон истребил евреев целых шесть миллионов, - хотел уничтожить одиннадцать, да не успел. Советская Армия помешала

Мордехай Шварц произнес гнусаво, нараспев:

- В книге Бытия сказано: "И раскаялся господь, что создал человека на земле, и воскорбел в сердце своем. И сказал господь: истреблю с лица земли человеков, которых я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо я раскаялся, что создал их".

- Тексты эти лишний раз свидетельствуют о несвященном характере Библии... Да и приводишь ты их некстати, Мордехай, кощунство получается. Ефим Саулыч нахмурился, внимательно присмотрелся к гостю: - Или ты запугивать меня пришел? - Мордехай Шварц молчал. - Ты что же, в Одессу возвратиться надумал, что ли?

- Да, надумал, на родине умереть хочу.

- Что ж, это, конечно, правильно. А как жить думаешь?

- Для начала сбережения переведу, а там видно будет. Религии всю жизнь посвятил я, отходить от нее поздно, - смиренно пояснил Шварц.

Расстались дружелюбно, попросил Шварц разрешения до отъезда в Одессу еще раз-другой навестить старого "приятеля". Ефим Саулыч предложил не стесняться, заезжать в любой день. Проводив гостя, долго сосредоточенно размышлял...

Через недельку Мордехай Шварц заявился опять. Обстоятельно рассказывал о поездках по достопримечательным местам Москвы и Подмосковья, вздыхал по Одессе, привел несколько цитат из Библии и как-то незаметно перевел разговор на США: вот уж где поистине не жизнь, а рай, населенный подлинными христианами! Ефим Саулыч сердито фыркнул, сказал насмешливо:

- Не обижайся, но, честное слово, у тебя мозги набекрень, Мордехай. В Священном писании какая важнейшая заповедь? Не убий! А что делают твои "настоящие христиане" за океаном? Странное у тебя представление о рае!

Заехав к Нарежным на следующий день, Мордехай Шварц впервые проявил интерес к сыну старого друга, сказал, что перед отъездом в Одессу очень хотел бы повидаться с ним, и осведомился, почему он до сих пор ни разу не застал его дома. Ефим Саулыч сына показать обещал. И действительно, свидание с инженером Нарежным вскоре состоялось. Инженер оказался средних лет человеком, симпатичным, общительным, радушным. "Весь в отца", - отметил про себя Мордехай Шварц. Отношения установились сразу же спокойно-нормальные, какие-то домашние. Инженер обычно жил где-то в другом месте, по-видимому вне Москвы, там, где работал, однако недавно малость приболел, и начальство велело ему, по совету врачей, немного отдохнуть, "отлежаться". И, естественно, он отправился домой, к родным, к дочке-студентке. Жалел только, что, занятая по службе, не могла вместе с ним приехать и жена. Отец, мать и дочь Марина страшно обрадовались возможности побыть целую неделю с родным человеком, окружили его заботой, вниманием, лаской. В этой дружной семье и Мордехай Шварц почувствовал себя как дома. Он не заводил больше религиозных споров со стариком-хозяином и будто забыл о заокеанском "рае", который еще недавно ему расхваливал. Он явно о чем-то размышлял.