Ацтек

Конечно, ваша свинина гораздо ароматнее и нежнее, чем грубое мясо наших диких вепрей. Но случайное сходство вкуса свинины и вкуса человеческой плоти, вероятно, стало причиной того, что наши низшие сословия быстро пристрастились жадно пожирать свинину, испытывая при этом куда большую благодарность к испанцам за знакомство с этими животными, нежели за знакомство с учением Святой Церкви.

Так вот, в том ночном пиру, что было вполне справедливо, участвовали почти исключительно воины аколхуа, прибывшие в Теночтитлан в свите Несауальпилли. Чималпопоку представляло лишь символическое число пировавших текпанеков, а нас, мешикатль, было всего трое: я сам и мои непосредственные начальники – куачик Пожиратель Крови и воитель-Стрела Ксокок. Среди аколхуа оказался и тот солдат, которому в битве сперва отсекли, а потом пришили нос. Он с печалью поведал нам, что операция не увенчалась успехом: пришитый нос не прижился, почернел и в конце концов все-таки отвалился. Разумеется, мы дружно уверяли его, что он и без носа выглядит совсем неплохо, но этот воин, будучи человеком воспитанным, сидел в сторонке, чтобы не портить нам аппетит.

Каждому гостю предоставили весьма соблазнительно одетую женщину-ауаниме, которая накладывала ему с общих блюд лакомые кусочки, набивала и разжигала курительную трубку, наливала шоколад и октли и при желании удалялась с ним в один из расположенных вокруг трапезной и отделенных от нее занавесками маленьких альковов.

Да, господа писцы, вижу по вашим лицам, что вам неприятно это слышать, но ведь меня позвали сюда рассказывать правду. И то пиршество, на котором подавали человеческое мясо, и последующие греховные совокупления – все это происходило прямо здесь, в этом здании, где ныне находится резиденция благочестивого епископа.

Признаюсь, мне трудно припомнить все подробности, ибо в ту ночь я выкурил впервые в жизни покуитль (причем не один) и выпил много октли. Пробовать перебродивший сок магуйиш мне доводилось и раньше, но в тот раз я впервые употребил его в количестве, достаточном, чтобы затуманить сознание. Припоминаю, что собравшиеся воины похвалялись своими подвигами как в недавней битве, так и в прошлых войнах, а также что несколько раз провозглашались тосты за мою первую победу и мое быстрое повышение в чине. В какой-то момент все три Чтимых Глашатая оказали нам честь своим кратким появлением и подняли с нами чашу октли. Я смутно помню, что благодарил Несауальпилли – пьяно, неискренно и, возможно, бессвязно – за его щедрые дары, но что он ответил, да и ответил ли вообще, этого моя память не сохранила.

В конце концов, надо думать, под влиянием октли, я набрался смелости и увел одну из ауаниме в альков. Помнится, то была хорошенькая молодая женщина с волосами, искусно выкрашенными в цвет гиацинта. Поскольку главным ее занятием было доставлять удовольствие воинам, она хорошо знала свое дело и, кроме обычного соития, научила меня некоторым неведомым мне ранее способам наслаждения: испробовать их все и не выбиться при этом из сил мог только молодой человек, неутомимый и исполненный энергии. Я, со своей стороны, «ласкал ее цветами», то есть опробовал на партнерше кое-что из того, чему научился, глядя на сцену соблазнения Самой Утонченности. Эти знаки внимания ауаниме восприняла с явным удовольствием: по роду занятий она совокуплялась много и часто, но исключительно с мужчинами, причем в основном с грубыми, так что с подобной изысканностью никогда не сталкивалась. Полагаю, что женщина запомнила все эти уловки и включила их впоследствии в собственный любовный арсенал.

Наконец, насытившись близостью женщины, едой, курением и выпивкой, я решил немного побыть один. В пиршественном зале к тому времени стало темно от трубочного дыма, запах которого мешался с запахами остатков пищи, человеческого пота и вара, горевшего в светильниках. От всего этого меня замутило, и я, покинув Дом Песнопений, нетвердой походкой направился к Сердцу Сего Мира. Там, однако, в мои ноздри ударила еще худшая вонь, так что меня скрутило еще пуще. Площадь кишела рабами, которые отскребали и оттирали запекшуюся повсюду кровь. Я поспешно вышел за Змеиную Стену и оказался у входа в зверинец – тот самый, который когда-то посещал с отцом.

– Здесь не заперто, – произнес знакомый голос. – Звери все в клетках, к тому же они сегодня вялые, потому что наелись до отвала. Может, зайдем?

Хотя было уже далеко за полночь, я почти не удивился, увидев старого знакомого – согбенного и сморщенного, коричневого, как какао, старика, который впервые встретился мне как раз у этого зверинца, а потом время от времени появлялся в моей жизни.

Я заплетающимся языком пробормотал приветствие, в ответ на которое старик сказал:

– Давай после всех этих обрядов, ритуалов, пиршеств и прочих сугубо человеческих радостей пообщаемся с теми, кого мы называем зверями.