Ацтек

Я последовал за ним внутрь, и мы двинулись по дорожке между клетками. Все хищники были накормлены до отвала мясом от жертвоприношений, но постоянно текущая вода уже смыла почти все следы их трапезы, удалив даже запах. То там, то сям койот, ягуар или один из больших удавов открывали при нашем приближении сонный глаз, а потом закрывали его снова. Даже из ночных животных бодрствовали лишь немногие: летучие мыши, опоссумы, обезьяны-ревуны, но они тоже были вялыми и издавали лишь негромкие невнятные звуки.

Спустя некоторое время мой спутник сказал: – А ты проделал долгий путь за короткое время, Выполняй! – Микстли, – поправил я его. – Ну, значит, опять Микстли. Всякий раз, когда я встречаю тебя, у тебя другое имя и ты занимаешься новым делом. Ты как та ртуть, которую используют золотых дел мастера, способен приноровиться к любой форме, но не ограничиваешься ею надолго. Что ж, теперь ты еще и приобрел опыт в сражении. Останешься воином?

– Конечно нет, – ответил я. – Ты ведь сам знаешь, что я не гожусь для этого, поскольку у меня слабое зрение. Да и желудок мой к этому не приспособлен.

Старик пожал плечами. – Всего несколько походов, и воин огрубеет так, что желудок его больше не побеспокоит.

– Меня он беспокоит не столько в походе или перед битвой, сколько после победы. Вот как сейчас… – Я громко рыгнул.

– Ты впервые в жизни напился, – усмехнулся старик. – Ничего, к этому тоже привыкаешь. У воина зачастую это становится потребностью.

– Думаю, что вполне могу без этого обойтись, – сказал я. – В последнее время мне много чего довелось попробовать впервые, и было бы неплохо сделать передышку: обойтись некоторое время без приключений и происшествий. Думаю, я могу рассчитывать на то, что Ауицотль возьмет меня во дворец писцом.

– Бумаги и горшочки с краской, – промолвил мой спутник пренебрежительно. – Микстли, этой скучной ерундой ты сможешь заняться, когда станешь таким же старым и дряхлым, как я. Прибереги такую жизнь до той поры, когда сил у тебя хватит только на то, чтобы записывать свои воспоминания. А пока собирай приключения и впечатления, чтобы потом было что вспомнить. Очень советую тебе попутешествовать. Отправляйся в дальние страны, заводи знакомства с новыми людьми, пробуй невиданные блюда, наслаждайся самыми разнообразными женщинами, любуйся незнакомыми пейзажами, радуйся новому и незнакомому. Кстати, насчет того, что в жизни все надо посмотреть: ведь в прошлый раз, когда ты был здесь, ты так и не увидел текуани. Идем.

Он открыл дверь, и мы вошли в зал, где демонстрировались «люди-животные», уроды и чудовища. Их не держали в клетках, как настоящих зверей. Каждый занимал помещение, которое вполне можно было бы назвать личной комнатой, только у этой «комнаты» не было одной стены, так что посетитель вроде меня всегда мог увидеть обитателей людского зверинца за теми занятиями, которыми они ухитрялись заполнять свою бесцельную жизнь и пустые дни. Стояла ночь, так что все, мимо кого мы проходили, спали на своих постелях, и я разглядывал их без стеснения. Там были мужчины и женщины с совершенно белой кожей и белыми волосами, карлики, горбуны и иные, еще более причудливого обличья уроды.

– Как они оказались здесь? – шепотом спросил я. Старик ответил, не потрудившись даже понизить голос: – Некоторые, кого изуродовало увечье, пришли сюда сами, по доброй воле. Других, родившихся уродами, привели сюда родители. В любом случае, за текуани платят, и плату получают или его родные, или те, на кого он укажет сам. А поскольку платит Чтимый Глашатай щедро, то попадаются родители, которые буквально молятся о том, чтобы у них родился уродец и они могли разбогатеть. Самому текуани, конечно, это богатство ни к чему, поскольку здесь он до конца жизни получает все необходимое. Но некоторые из них, самые необычные, стоят баснословно дорого. Вот этот карлик, например.

Карлик спал, но я был даже рад тому, что не вижу его бодрствующим, поскольку у этого человека имелась только половина головы. От выдающейся вперед верхней челюсти и до ключицы – причем у него не было ничего, ни нижней челюсти, ни кожи, – шло открытое белое дыхательное горло; виднелись красные жилы, кровеносные сосуды и пищевод, который открывался сразу позади зубов и шел между его надутыми маленькими беличьими щеками. Карлик лежал, откинув свою кошмарную половину головы назад, и дышал, булькая и присвистывая.

– Он не может жевать или глотать, – сказал мой проводник, – поэтому пищу в него приходится заталкивать по этому верхнему концу пищевода. Поскольку, чтобы принять пищу, карлику приходится запрокидывать голову назад и он не может видеть, чем его кормят, иные из посетителей играют с ним злые шутки. Какой только гадости ему не давали: и слабительное, и кое-что похуже. Бывало, этот несчастный оказывался на волосок от смерти, но он настолько жаден и глуп, что все равно откидывает голову назад, завидев посетителя, который собирается его покормить.