Ацтек

За его троном стояли пожилые старейшины Изрекающего Совета. По большей части они вошли в его состав еще при прошлых правителях, но было среди них два или три новых лица, в том числе и новый Змей-Женщина Тлакоцин. Все эти люди были босыми и вместо обычных желтых накидок советников облачились в точно такую же мешковину, что и я. Судя по лицам присутствующих, и радовало их это не больше, чем меня. Трон Чтимого Глашатая представлял собой простенький невысокий топали (он даже не стоял на помосте), но зато роскошь его наряда – особенно по контрасту с одеяниями всех остальных – противоречила моему представлению о скромности. На коленях Мотекусома держал ворох бумаг, которые свешивались на пол с другой стороны: видимо, в одном из свитков он и вычитал мое полное имя. Уже на моих глазах правитель нарочито сверился еще с какими-то записями и произнес:

– Похоже, воитель Микстли, мой дядя Ауицотль лелеял мысль ввести тебя со временем в Совет Старейшин. Я такого намерения не имею.

– Благодарю тебя, владыка Глашатай, – отозвался я, ничуть не покривив душой. – Честно говоря, меня и самого никогда не привлекало…

– Ты будешь говорить, только когда я задам тебе вопрос, – резко оборвал меня он.

– Да, мой господин. – Этот ответ тоже не требовался. Покорность не нуждается в подтверждении словами, она воспринимается как должное.

Правитель снова принялся рыться в бумагах, а я стоял молча, хотя внутри у меня все кипело от гнева. Когда-то мне казалась вычурно-помпезной манера Ауицотля говорить о себе «мы», но теперь, в сравнении с его надменным племянником, прошлый правитель выглядел не капризным самодуром, а человеком в высшей степени добродушным и приветливым.

– Твои карты и путевые дневники весьма недурны, воитель Микстли. Карты Тлашкалы пригодятся в очень скором времени, ибо я планирую новую войну, которая навсегда положит конец непокорности этих дерзких тлашкалтеков. Есть у меня и твои планы южных путей, ведущих в страну майя. Планы подробные, со множеством деталей. Действительно очень хорошая работа. – Он сделал паузу, потом бросил на меня холодный взгляд. – Ты можешь сказать «спасибо», когда твой Чтимый Глашатай удостаивает тебя похвалы.

– Благодарю, мой господин, – послушно сказал я, и Мотекусома продолжил:

– Не сомневаюсь, что с тех пор, как ты передал эти карты моему дяде, ты совершил и другие путешествия. – Он подождал и, поскольку я молчал, рявкнул: – Говори!

– Мне не было задано вопроса, мой господин. Мотекусома угрюмо усмехнулся и высказался точнее: – Во время последующих своих путешествий ты делал заметки?

Составлял карты?

– Да, владыка Глашатай, я делал это либо по дороге, либо по возвращении домой, пока все еще было свежо в памяти.

– Ты доставишь эти карты ко мне во дворец. Я найду им применение, когда с Тлашкалой будет покончено и настанет время завоевывать другие земли.

Я промолчал, ведь повиновение принимается как само собой разумеющееся.

Он продолжил: – Я так понимаю, что ты прекрасно владеешь языками многих наших провинций.

Правитель сделал паузу. – Благодарю, мой господин, – сказал я. – Это не похвала. – Прекрасно сказано, мой господин. Некоторые из членов Совета закатили глаза, другие, напротив, зажмурились.

– Прекрати дерзить! На каких языках ты говоришь? Отвечай! – Что касается науатль, то я одинаково владею и ученым, и простонародным его наречиями, распространенными в Теночтитлане. Знакомы мне и утонченный науатль Тескоко, и грубые диалекты, какими пользуются в чужих землях вроде Тлашкалы… – Мотекусома нетерпеливо побарабанил пальцами по колену. – Я бегло изъясняюсь на лучи, языке сапотеков, и несколько хуже говорю на многих диалектах поре – языка Мичоакана. Мне под силу объясниться на языке миштеков, на нескольких наречиях ольмеков, на языке майя и на многочисленных родственных ему говорах. Имею я также некоторое представление и об отомите и…

– Довольно, – резко сказал Мотекусома. – Вполне возможно, что я предоставлю тебе возможность проявить свои таланты, когда пойду войной на какой-нибудь народ и мне потребуется, чтобы кто-нибудь перевел слова его вождей: «Мы сдаемся». Но пока хватит и твоих карт. Поторопись доставить их.

Я промолчал, ведь покорность воспринимается как должное. Некоторые из старейшин беззвучно шевелили губами, словно желая мне что-то подсказать, но пока я пытался сообразить, в чем тут дело, правитель рявкнул:

– Ты можешь уйти, воитель Микстли.

Я, следуя предписанию, попятился с поклонами из тронного зала, а уже в коридоре, снимая нищенскую мешковину, сказал управителю:

– Этот человек безумец. Не пойму только, талуеле он или просто ксолопитли?

В науатль существуют два слова для обозначения умалишенного: первым называют опасного сумасшедшего, а вторым – безобидного дурачка. Мое заявление повергло трусливого кролика в дрожь.