Только Бью задала вопрос: – Куда же ты собрался, Цаа? – На поиски легенды, – ответил я и повторил им историю, подслушанную не так давно, когда Несауальпилли поведал ее Мотекусоме. В заключение я сказал: – Мне предстоит проделать в обратном направлении долгий путь, который прошли наши предки в то время, когда еще называли себя ацтеками. Я направлюсь на север, следуя их маршрутом, насколько смогу восстановить его и насколько смогу проследить… до самой нашей прародины Ацтлана, если такое место еще существует или вообще когда-то существовало. И если эти скитальцы действительно оставляли по пути следования склады оружия и хранилища с припасами, то я найду их и нанесу на карту. Для военных планов Мотекусомы такая карта может представлять большую ценность, так что, друг Куаланкуи, когда явишься к нему с докладом, нажимай на это.
– Я печально улыбнулся. – Кто знает, может быть, когда я вернусь, он встретит меня не цветочной удавкой, а настоящими цветами.
– Если вернешься, – сказала Бью.
– Похоже, мой тонали всегда вынуждает меня возвращаться, правда, всякий раз чуть более одиноким, – молвил я, не сдержав улыбки, а потом, помолчав, процедил сквозь зубы: – Когда-нибудь, где-нибудь я повстречаю бога и спрошу у него: почему, если я заслужил немилость их братии, они не обрушили свой удар на меня? Почему всякий раз они карают тех, кто ничем не провинился, а просто был близок и дорог мне?
Было видно, что от такого поворота разговора четырем старикам стало малость не по себе, и они, кажется, почувствовали облегчение, когда Бью сказала:
– Старые друзья, могу ли я попросить вас дать нам с Цаа возможность поговорить с глазу на глаз?
Ветераны встали, бегло исполнили жест целования земли и удалились. Едва они ушли, я резко произнес:
– Бью, если ты хочешь просить разрешения пойти со мной, то даже и не думай.
Просить Бью не стала. Довольно долгое время она молчала, опустив глаза на нервно переплетающиеся пальцы, а когда заговорила, то ее первые слова показались мне совершенно не имеющими отношения к делу.
– Когда мне исполнилось семь лет, меня назвали Ждущей Луной. Раньше я задавалась вопросом: почему мне дали такое имя? Но потом поняла, ответ я знаю уже давно, но сейчас думаю, что Ждущая Луна и так уже прождала слишком долго. – Она подняла свои красивые глаза, встретилась со мной взглядом и не насмешливо, как обычно, а умоляюще (на ее щеках даже появилось нечто похожее на девичий румянец) промолвила: – Давай наконец поженимся, Цаа.
«Так вот в чем дело!» – сказал я себе, вспомнив, как она тайком собирала землю, увлажненную моей мочой. Мне как-то раз пришло в голову, что она могла сделать мою куклу, чтобы навлечь беду, я даже гадал, уж не из-за этого ли лишился Ночипы. Но я тут же прогнал это постыдное подозрение, ибо прекрасно знал, что мою дочку Бью любила всем сердцем и, оплакивая ее, скорбела так же глубоко, как скорбел, только без слез, и я сам. Теперь все встало на свои места: если Бью и изготовила колдовскую куклу, то не для порчи, а для приворота, чтобы я не отверг ее вроде бы импульсивное, но на самом деле давно готовившееся предложение.
Я ответил не сразу: ждал, когда она приведет свои тщательно продуманные доводы.
– Минуту тому назад, Цаа, ты заметил, что становишься все более и более одиноким. То же самое относится и ко мне. Ты и сам это прекрасно знаешь. Теперь мы оба одиноки. У нас не осталось никого, кроме друг друга. Пока я жила с тобой, воспитывая твою осиротевшую дочь как самая ее близкая родственница, это было вполне уместно. Но теперь, когда Ночипа… когда я больше не тетушка-пестунья, когда мы с тобой просто взрослые одинокие мужчина и женщина, нам не пристало жить под одним кровом. – Румянец ее стал еще гуще. – Конечно, никто и ничто не сможет заменить нам Ночипу. Но может быть… Я еще не слишком стара…
Тут она умолкла, прекрасно сыграв замешательство и неспособность говорить дальше. Я помолчал, не отводя глаз, пока ее лицо не заблестело, словно разогретая медь, а потом сказал:
– Тебе не стоило утруждаться колдовством и хитростями, Бью. Я и сам собирался предложить тебе то же самое, причем именно сегодня. Поскольку ты вроде бы согласна, завтра и поженимся, с утра пораньше, как только я смогу разбудить жреца.
– Что? – едва слышно выдохнула она. – Как ты мне напомнила, я теперь совершенно одинок, а поскольку состояние у меня приличное, то в случае моей смерти все отойдет в государственную казну. А ни малейшего желания обогащать за свой счет Мотекусому у меня нет. Поэтому завтра жрец составит документ, по которому ты будешь признана моей женой и законной наследницей.
Бью медленно поднялась на ноги и, глядя на меня, с запинкой проговорила:
– Это не то, что… я никогда не помышляла… Цаа… я хотела сказать…
– Вижу, я испортил тебе все представление, – сказал я с ухмылкой. – Все твое притворство, все уловки оказались напрасными, вполне можно было обойтись и без них. Но, возможно, полученные навыки пригодятся тебе в будущем, когда ты станешь богатой вдовой.